Татьяна Смирнова - Покойники в доле
Женщина старалась не вспоминать прошлое. Сейчас ее звали Франческа Колонна, и ей рукоплескала самая взыскательная публика Италии и Франции. Она научилась принимать цветы и комплименты и вежливо, но твердо отказывать поклонникам. Ну а то, что петь со сцены – значит тешить дьявола – в это она никогда особо не верила, не смотря на заверения святых отцов.
Она постаралась забыть, что когда-то ее звали иначе, что у нее был отец, а потом – муж. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, прошлое возвращалось, и с этим ничего нельзя было поделать. Чаще всего это случалось, когда женщина смотрела на море.
Она привыкла ненавидеть море. Сначала море отняло у нее братьев. Неаполитанские рыбаки – они вышли в море, пренебрегая тревожными признаками, потому что их бедной семье нужны были деньги. Они не вернулись. Мать, красивая и очень набожная женщина, усмотрела в этом кару Всевышнего. Прижимая к себе маленькую дочку, она часами выстаивала на коленях перед печальным ликом Мадонны, призывая на свою голову все беды и умоляя оберечь дочку. Тогда она так и не дозналась, в чем был грех ее матери, которая казалась ей ангелом.
Она узнала это намного позже, через несколько лет, когда госпожа Валентина уснула под самым дешевым надгробьем на кладбище для бедных. Горько-соленый ветер Неаполя был единственным, кто плакал тогда вместе с дочерью.
Некоторое время она жила шитьем. Потом появился громадный, широкоплечий, еще не старый, но совсем седой человек. По-итальянски он говорил плохо, а из местного диалекта, родного для госпожи Валентины и ее дочери, знал лишь несколько слов. Впрочем, их хватило, чтобы объясниться. Незнакомец оказался ее отцом.
Что заставило его много лет назад покинуть Валентину и детей, и почему он вдруг решил вернуться, она спросить не решилась.
Ей трудно было выучить слово «отец», которое в ее детской головке связывалось лишь с понятием «отец небесный». Незнакомец не настаивал. Он накупил ей красивых платьев и увез сначала на свою родину – во французский портовый город Марсель, потом ей довелось увидеть блестящий Париж и познакомиться с маэстро Франчини, своим знаменитым соотечественником. До этого дня такое прекрасное пение она слышала только в капелле. Опера стала ее храмом, но, увы, ненадолго.
Они опять собрались, кидая в саквояжи все, что попадалось под руку, без разбора, бросая на произвол судьбы то, что не помещалось в экипаже. До девушки, наконец, дошло, что они бежали.
Их приютила хмурая холодная Англия, где к ней впервые привязался этот кашель.
Они жили в рыбацкой деревне, так похожей на ту, где она родилась и выросла. Только небо над деревушкой было другим, и солнце редко радовало своим теплом. В сущности и море… тоже было другое – холодное и мрачное. Жизнь английских бедняков почти не отличалась от жизни таких же бедняков Неаполя. Разве тем, что они говорили на другом языке, теплее одевались и не молились Мадонне. Она умела чинить сети и быстро подружилась с хозяйкой приютившего их дома. Отца здесь побаивались и звали «мастер Джерри». Но кашель продолжал донимать девушку, и отец поспешил ее увезти.
И снова начались скитания, постоялые дворы, чужой запах от постелей, наемные лошади, смесь языков и быстро исчезающие из памяти лица.
Некое подобие дома она обрела лишь в Толедо. Здесь не было итальянской оперы, но была красивая церковь. Чтобы возместить дочери потерянные уроки пения и хоть как-то занять девушку, отец стал учить ее читать по старой, потрепанной французской библии. Дело пошло быстро. У девушки оказался цепкий ум и хорошая память. Эти уроки сблизили отца и дочь.
Однажды, перевернув страницу, она увидела тщательно выведенные тушью на широких полях непонятные знаки и цифры.
– Это координаты, – вздохнув, пояснил отец, – широта и долгота. Их используют моряки и путешественники, чтобы точно указать место.
– И что за место указывают эти цифры? – быстро спросила она.
Отец усмехнулся в седую бороду, потрепал ее по щеке и подвел к большой карте, разложенной на столе в его кабинете. Толстый, узловатый палец ткнул в место, которое, на ее взгляд, не отличалось ничем особенным.
– Что там такое? – спросила дочь, с любопытством разглядывая цветную карту.
– Еще не знаю, – покачал головой старый моряк. – Время покажет, может быть, большое поместье с розами и фонтанами. Этакое королевство, где ты будешь королевой. А может быть, моя могила.
– Не говори так, отец! – вскрикнула девушка и сжала его ладонь, широкую, намозоленную о жесткие шкоты, – ты меня пугаешь.
– Это хорошо, – произнес моряк, и лицо его странно ожесточилось, – чем больше будешь бояться, тем крепче запомнишь то, что я тебе сейчас скажу. Это, – он снова обвел точку на карте жестким квадратным ногтем, – Золотой остров. Там лежит твое приданое. Его стерегут демоны, потому, милая, что твой отец – дьявол.
Дочь вздрогнула и с ужасом вгляделась в светлые холодные глаза. Он не шутил.
– Ты – юная и чистая. Такая, какой была Валентина. Возможно, вскоре нас разлучат. Ничего не бойся. Денег у тебя достаточно. Я приготовил маленький дом в предместье. Там у тебя будет все необходимое, и никто не спросит, кто ты такая. Если останешься одна, без меня, Человек с Отстреленным Ухом проводит тебя туда. Тебе будут говорить обо мне много ужасного. Не все будет правдой, моя девочка, но кое-чему тебе придется поверить ради собственного блага. Я сделаю все, чтобы в скором времени вернуться к тебе но, возможно, мне это не удастся. Не прошу помнить меня… Помни то, что заслуживает памяти: Валентину и клад на Золотом острове.
Спустя два дня после этого разговора отца увели альгвасилы, и дочь с ужасом узнала, что седой человек, который незаметно стал ей дорог – Жером Ферье, пират и разбойник, знаменитый своими набегами на колонии. За его голову в Италии и на родине была назначена награда. Нашлись у него враги и в Испании.
Через час после его ареста появился Человек с Отстреленным Ухом, которого ей велели слушаться.
Но она заупрямилась, осталась в доме и с христианским смирением встретила шквал ненависти и презрения. Молва быстро распространила слухи… В ее окна швыряли камни, женщины простолюдинки плевали ей на подол, когда она в сопровождении молчаливого Человека с Отстреленным Ухом шла в церковь и обратно. Она ни на что не обращала внимания. Лица мучеников сияли перед ее духовным взором, призывая к смирению. Своей жизнью и смертью (если того потребует Господь) она должна была искупить грехи своего отца. Искупление началось.
Куда бы она не направилась, потери следовали за ней. Вслед за отцом она обрела и тут же потеряла мужа. Впрочем, об этой потере она сожалела только по-христиански. Дон Мигель де Кастильяно, знатный испанский гранд, жил в грехе и умер в грехе. Без покаяния и святого причастия.
