Джеймс Купер - «Морская волшебница», или Бороздящий Океаны
Вид прекрасного судна с его стройным рангоутом, паутиной снастей, медленно и величественно покачивающегося на вялой волне при свете луны, особенно радует взор и действительно являет собой впечатляющее зрелище. Алида знала, что более сотни людей спали внутри этой черной молчаливой громады, и незаметно для нее самой ее мысли обратились к их рискованному ремеслу; она думала о моряках, живущих на одном месте, но объездивших целый свет, об их прямоте и мужестве, о преданности делу тех, кто живет на берегу, о том, какой тонкой нитью связаны они с остальным человечеством, и, наконец, о непрочных семейных связях и о той репутации непостоянства, которая сопутствует морякам и, очевидно, является естественным результатом их образа жизни.
Алида вздохнула и перевела взор с судна на открытое море, для которого оно было создано. От далекого, низкого и едва различимого отсюда берега острова Нассау до побережья Нью-Джерси раскинулась широкая и пустынная водная гладь. Даже морские птицы, сложив усталые крылья, спокойно спали на воде. Широкий простор океана казался огромной необитаемой пустыней или загустевшим и более материальным двойником небесного свода, нависавшего над ним.
Как уже упоминалось, низкая поросль дубков и сосен покрывала большую часть песчаного кряжа, образующего мыс. Такая же растительность темнела и у самой бухты, и тут Алиде показалось, что над линией леса, росшего на берегу, она видит какой-то движущийся предмет. Сперва девушка подумала, что это голые ветки какого-нибудь высохшего дерева, которых было много на берегу, создают такое впечатление. Но когда стал отчетливо виден темный рангоут, скользящий вдоль берега, сомнения исчезли. Алиду охватило чувство изумления и тревоги. Таинственное судно приближалось к линии прибоя, опасного для подобного судна даже в самую тихую погоду, и, словно не подозревая об угрозе, шло прямо на берег. Да и само его продвижение было необычно и таинственно. Оно плыло без парусов, но, несмотря на это, его легкий и высокий рангоут вскоре скрылся за поросшим деревьями холмом. Алида с минуты на минуту ожидала услышать крики о помощи, но ничто не нарушало тишины ночи, и девушка задумалась о попирающих законы морских разбойниках, которые, как говорили, рыскали между островами Карибского моря и изредка заходили в небольшие и наиболее уединенные бухты Америки для ремонта. Рассказы об этом, так же как и о еще живых в памяти злодеяниях знаменитого капитана Кидда, преувеличенные и приукрашенные молвой, как обычно бывает с россказнями подобного рода, были широко распространены в ту пору и принимались на веру даже наиболее осведомленными людьми. Жизнь и смерть Кидда являлись предметом многих удивительных и загадочных слухов.
Алида с радостью вернула бы капитана «Кокетки», чтобы предупредить его о появлении врага; но, устыдившись своей тревоги, которую приписала скорее женской слабости, нежели действительной опасности, она заставила себя поверить, что это обычное каботажное судно, отлично знающее местность, и поэтому ей не о чем беспокоиться. В ту самую минуту, когда это простое и успокоительное решение мелькнуло у нее в голове, она отчетливо услышала за дверью чьи-то шаги. Затаив дыхание, больше от игры воображения, чем из страха перед возможной опасностью, девушка поспешно вернулась в комнату и прислушалась. Кто-то с величайшей осторожностью открыл дверь, и на какое-то мгновение Алиде почудилось, что сейчас она увидит перед собой грозного и жестокого флибустьера.
— Северное сияние и свет луны! — проворчал олдермен ван Беверут, ибо это был не кто иной, как дядюшка Алиды, столь поздним и неожиданным визитом заставивший ее пережить несколько тревожных минут. — Ночные бдения плохо скажутся на твоей красоте, племянница; много ли выгодных женихов останется у тебя тогда? Ясный взор и розовые щечки — твой основной капитал, девочка моя; нет большей расточительности, чем ложиться спать позже десяти часов вечера…
— Если следовать вашим советам, то большинство женщин не смогут пользоваться могуществом своей красоты, — ответила Алида, улыбаясь как собственным недавним страхам, так и из чувства признательности к старому ворчуну. — Мне говорили, что у европейских красавиц десять часов вечера самое время для проявления их волшебных чар.
— Шабаш ведьм, а не волшебные чары! Они как хитроумные янки, которые могут обвести вокруг пальца самого Люцифера, дай им только волю ставить свои условия при торге. Вот и патрон желает впустить семью плутов янки в среду честных голландцев своего поместья. Мы только что решили спор по этому поводу посредством честного испытания.
— Надеюсь, дражайший дядюшка, вы спорили не на кулаках?
— Мир и оливковая ветвь, нет! Патрону Киндерхука менее, чем кому-либо в Америке, грозит опасность испытать силу ударов Миндерта ван Беверута! Я предложил мальчику удержать в руках угря, которого негры изловили в реке нам на завтрак, и тем самым доказать, что он сумеет справиться и с изворотливыми янки. Клянусь добродетелями святого Николая, сыну старого Хендрика ван Стаатса пришлось попотеть! Парень ухватил рыбу, как твой старый дядюшка схватил голландский флорин, который, по традиции, отец сунул мне в руку, когда мне исполнился месяц, желая проверить, перешла ли фамильная бережливость в следующее поколение. Была минута, когда мне казалось, что я проиграл — у молодого Олоффа пальцы словно тиски, и я уж было подумал, что добрые фамилии Харманов, Корнелиев и Дирков, арендаторов в поместье патрона, будут замараны соседством янки, но в тот самый миг, когда патрон уже считал себя победителем, сжав водяную змею за глотку, она изловчилась и выскользнула у него из рук. Ловкость и увертки! В этом испытании много ума и мудрости!
— А мне кажется, что, с тех пор как провидение собрало все колонии под единое правление, все эти предрассудки лучше позабыть! Мы — народ, вышедший из многих наций, и наши усилия должны быть направлены на то, чтобы сохранить разумную терпимость, прощая всем отдельные слабости.
— Смелые суждения для дочери гугенота! Но я сам не терплю людей с предрассудками. Я предпочитаю удачную торговлю и быстрый подсчет. Назови мне хоть одного человека во всей Новой Англии, который разбирался бы в бухгалтерских книгах быстрее меня, и, клянусь, я тут же вскину на спину ранец и снова сяду за парту. Чем лучше оберегает человек свои интересы, тем больше я люблю его. Простая честность учит нас тому, что между людьми должно существовать общее соглашение, которое порядочные люди не могут нарушать.
— Не будет ли оно воспринято как ограничение человеческих возможностей? Ведь тогда тупица сможет соперничать с сообразительным человеком. Боюсь, дядя, что на всех берегах, где появляются купцы, следует держать угрей для испытаний.
