Бруно Травен - Корабль мертвых. История одного американского моряка

— Немецкий моряк? Я кивнул.

— Сиди. Сейчас будет тебе выпивка.

— Но я же говорю, у меня нет денег.

— Не имеет значения, — улыбнулась она. — Сейчас у тебя и деньги будут.

Я испугался, что попал в какую-то хитроумную ловушку, но все прояснилось почти сразу. Поставив передо мной бутылку простого вина и закуску, кельнерша громко крикнула:

— Господа! Здесь сидит бедный немецкий моряк, отставший от своего корабля. Не поможете ли вы ему?

Я побледнел.

Я понял, что это и есть ловушка.

Сейчас меня отделают на радость веселым посетителям и выбросят из корчмы. Такое случалось, я мог привести примеры. Но люди перестали разговаривать и обернулись. Один даже поднял стакан:

— Привет, немец!

Даже не бош, а именно немец. Так он сказал. А кельнерша, улыбаясь, обошла корчму и принесла на тарелке разные монеты. Она высыпала их на стол, и я насчитал семнадцать франков и шестьдесят три сантима. Теперь я мог заплатить и за вино, и за еду, а когда через два дня вернулся в Барселону, в кармане у меня еще оставалось несколько франков. Думаю, между народами не было бы никакой розни, если бы ее не раздували искусственно.

Да, ни одна рыба в тот день не клюнула на кровяную колбасу. Может, потому, что в моей голове роилось много слишком смелых мыслей. Я прикидывал, как, наловив рыбы, сооружу костерчик и сварю ушицу, потому что в последние дни мне здорово хотелось чего-то такого. А может, размышлял я, мне удастся продать пойманную рыбу. Получить бы пару пезет. Тогда я две ночи мог провести на койке. Да, пожалуй, лучше продать, решил я. Но рыба упорно не клевала. Там тоже плавали не дураки. Колбасу они обкусывали, а крючок оставляли мне, чтобы не сильно зарывался. Им не дано было понять, что для меня рыбалка не просто интересное занятие. Если я ем добытую мною рыбу, значит, не ворую и ничего не выпрашиваю у прохожих, а значит, и страна остается богаче на ту еду, которую я не выпросил или украл. Море принадлежит всем. Вылавливая рыбу, я никого не граблю. А, обрадовался я. Вот ты и попался дружок! Я взвесил бьющуюся рыбу на руке. Граммов триста. Мог быть и потяжелее, нажравшись настоящей голландской кровяной колбасы. Впрочем, не мне тебя осуждать. Я сам не раз трепетал, как ты, попав в лапы фараонов. Солнце светило, вода счастливо поблескивала. Я глядел на рыбу и думал, что ей повезло. Мне ведь тоже иногда везло. Будь она хотя бы на полкилограмма, я бы с ней управился. А так, какой толк? Я решительно отправил ее обратно в море. Плыви и расскажи другим, что жрать кровяную колбасу опасно. И не попадайся в другой раз.

— Ну и рыбак! — услышал я за спиной.

Я обернулся и увидел местного таможенника, который уже давно следил за мною.

— Тут водится и крупная рыба, — заметил я, насаживая на крючок новую порцию колбасы. — Стоит ли возиться с такой мелочью?

— Конечно, тут водится и крупная, — согласился таможенник. — Но ведь и это была ничего. Такая толстенькая, — облизнулся он. — Зачем бросать рыбу обратно в море, если рыбалка отнимает много времени?

— А я никуда не тороплюсь, — сказал я. — Я так провожу день. Если вечером меня спросят, чем я занимался, я так и отвечаю — ловил рыбу.

— Ну тогда лови, — сказал таможенник и пошел по своим делам. Он, наверное, понимал, что рыболов всегда философ.

Ну вот, еще одна. Пожалуй, таможенник прав, напрасно я выбросил первую. Вместе эти две рыбки составили бы нормальную порцию для нормального человека. Я внимательно смотрел на трепещущую в руке рыбу. Чем та, первая, лучше этой? Речь ведь не идет о классовых различиях. Разве эта жила более безнравственно? Поймать бы штуки три вот таких. Я люблю рыбу. Я хочу рыбы. Жареной или вареной, это все равно. Но все же я тебя отпускаю, плыви, глупая. Свобода — самая лучшая вещь в жизни. Плыви, плыви, зачем мне тебя съедать? Наверное, у рыб и без меня полно неприятностей. Плыви, подружка, решай свои проблемы. Кстати, что это за странный корабль двигается вблизи берега? Кажется, только-только отчалил, хода никакого… А может, боится выходить в открытое море… Есть такие корабли, боятся воды. Yes, Sir! Каждый корабль имеет свои слабости, они так же индивидуальны, как люди. Эта старая калоша ничем не походила на все другие. Ужасное, грязное, мрачное черное корыто. Не хотел бы я слизывать соль с его черных бортов.

19

Один Господь знает, на каких кораблях я плавал. Но такого даже я никогда не видел. Очертания его были безобразны. Непонятно, как он вообще держался на воде. На таком легче путешествовать по Сахаре, чем по морям, ни к какой эпохе кораблестроения он не мог относиться. И название соответствовало внешнему виду: «Йорика». Буквы прочитывались с трудом, они выцвели, заплыли солью и ржавчиной. Казалось, корабль стыдится собственного имени. Порт приписки я не смог различить, видимо, «Йорика» стыдилась и местожительства, не хотела раскрывать свою национальную принадлежность. Флаг на корме так выцвел, что мог принадлежать любому государству. И он был так истерзан, будто принимал участие во всех морских битвах за последние четыре тысячелетия. Какой краской покрывали борта «Йорики», даже я не догадался, специалист по окраске. Возможно, в глубокой древности она была снежно белой, как сама невинность. Но это было давно, очень давно, когда в древний Ур, землю халдеев, пришли Авраам и Сара. Фальшборта «Йорики», возможно, были когда-то зелеными. Но и это было давно, очень давно. С тех дней «Йорика» пережила массу превращений. Палубные матросы не удосуживались сбивать с бортов старую краску, они предпочитали класть новые слои поверх старых. «Йорика» безобразно потолстела от этого. Только сбив многочисленные наслоения можно было добраться до краски прежних столетий. Случись такое, мы знали бы, как выглядела торжественная зала Навуходоносора, ведь внутренний цвет ее до сих пор остается загадкой для археологов. Несомненно, одежды для этой безобразной калоши были пошиты самим Дьяволом. Кое-где проглядывал алый большевистский цвет, но потом судовладельцу или капитану это не понравилось или у них кончилась алая краска — и по корпусу потянулись синие аристократические полосы. В конце концов, краска стоит денег. Там, где лежала алая, ее не трогали, но там, где следовало наложить новый слой, пользовались уже другим цветом. Соленой воде все равно, какую пожирать — большевистского цвета или зеленую. Главное, на расходы здорово скупились. Когда «Йорика» отстаивалась в порту, ее красили чем попало, лишь бы подешевле, ни одна шлюха Гонконга так не выглядит. А когда она была в пути, в ход шло все, что попадало под руку. Шкипер, конечно, записывал: «Куплено столько-то краски… Куплена такая-то краска…» Но никто этой краски не видел. Каждый новый судовладелец только поддерживал установившуюся традицию. Уж я-то, просоленный моряк, кое-что понимаю в этом.