Луи Нуар - Золотой корсар
– Стать на якорь!..
Якоря упали, и пароход остановился.
В ту же секунду толпа, захлопав в ладоши, нарушила тишину громогласными здравицами; форты по приказу дея громыхнули из всех орудий, словно приветствовали коронованную особу; тысячи барок поспешно устремились к корсару: овация переросла в шквал исступленного восхищения.
И все потому, что жители Алжира обожали Корсара с золотыми волосами.
И все потому, что этот паренек совершал невероятные геройства под флагом дея.
И все потому, что он заслужил репутацию, которой завидовали старейшие капитаны.
Его лучистая молодость, невероятная ловкость, отчаянная храбрость, загадка его жизни окружили паренька ореолом славы, завоевали ему горячие симпатии масс и дружбу и восхищение великих мира сего.
Дей собственной персоной причалил на шлюпке к кораблю Корсара.
Когда он взошел на палубу, команда приветствовала его ружейным залпом, барабаны застучали на французский лад и тотчас же были поддержаны трубами горнистов.
Юноша вышел навстречу дею и приветствовал церемонно, но Хуссейн притянул его к себе и порывисто обнял.
Затем, глядя на корсара с отеческой нежностью, он сказал:
– Становись мусульманином, я разрешаю.
– Спасибо за предложение, сидна, – твердо отвечал юноша. – Но я не хочу никакой религии – ни христианской, ни еврейской, ни кальвинистской, ни какой-то другой.
Не став настаивать, Хуссейн сменил тему разговора:
– Откуда у тебя этот пароход? – спросил он.
– Этого я сказать не могу, – промолвил юноша. – С владельцем судна мы не знакомы.
– Так он столь же таинственен, как и все прочие? – заинтригованный, спросил дей.
– Кто знает, возможно, у меня всегда был один и тот же покровитель.
– Где ты раздобыл этот трехмачтовик?
– В водах Неаполя. Он плавал под американским флагом.
– Отличный улов!
– Рад стараться. Инструкции моего арматора позволяют мне надеяться на то, что в один прекрасный день я смогу покуситься и на нечто большее; возможно, приведу тебе фрегат.
– С этим суденышком?
– Именно. Он загадочный, мой корабль, загадочный, как и я сам, как мой арматор, как все, что ко мне относится.
Юноша поднялся на мостик и скомандовал боевую тревогу, после чего вполголоса отдал еще одно распоряжение.
Внезапно судно с поразительной быстротой начало уходить под воду.
На лицах дея и сопровождавших его офицеров отразилось изумление.
Вода доходила уже до палубы.
– В чем дело? – вопросил Хуссейн.
– Долго объяснять, господин. Пригласи своего смиреннейшего слугу к столу, поставь перед ним бутылку испанского вина, любить которое позволяет твоя религиозная щепетильность, и пусть ему прислуживает прекрасная европейская невольница, которую он сможет увести с собой после ужина, пусть Хуссейн Великолепный попотчует Корсара с золотыми волосами, и Корсар с золотыми волосами расскажет кое-что Хуссейну Великолепному.
– Пойдем! – поспешно произнес дей. – Пойдем, сын мой. Мой дворец в полном твоем распоряжении.
– Секундочку! – промолвил юноша, улыбнувшись этой спешке. – Прежде чем я отправлюсь за тобой, позволь мне совершить акт правосудия.
– Ты должен вознаградить кого-то?
– Конечно же нет. Сражение как таковое даже и не начиналось, но как только встал вопрос о защите трехмачтовика, один из моих офицеров нашел способ себя обесчестить.
Он подал знак.
Привели юношу.
То был племянник аги, родственник Хуссейна, представитель одной из самых знатных алжирских семей.
– Как! – воскликнул дей. – Мехмет оказался трусом?!
– Он отказался возглавит группу из десяти человек, дабы сопроводить трехмачтовик к берегу.
– И как ты намерен поступить?
– А вот как.
И быстрый как молния, Корсар с золотыми волосами выхватил из-за пояса пистолет и вышиб офицеру мозги.
Несчастный свалился на палубу.
Хуссейн побледнел от гнева.
Он-то полагал, что дело ограничится внушением, и даже думать не мог, что Паоло посмеет пустить в расход его родственника; то был неслыханный проступок.
Рука дея потянулась к поясу.
Ничуть не смутившись, юноша взвел второй курок пистолета.
Он не опустил глаз под разъяренным взглядом Хуссейна, некогда такого же отважного солдата, как и он, а сейчас абсолютного правителя Регентства, Хуссейна, по одному лишь слову которого он мог лишиться головы…
Все вздрогнули, увидев, что юный герой вызвал гнев жестокого монарха, срубившего столько голов ятаганами своих шаушей.
Но Корсар с золотыми волосами голосом твердым и решительным, сказал Хуссейну:
– Вздумаешь шевельнуться – и ты труп!..
Дуло пистолета смотрело дею в лицо.
– Взять эскорт на мушку, живо! – приказал юноша матросам.
Распоряжение его было выполнено…
Старик, скрытый капюшоном бурнуса, наблюдал за этой сценой из своей лодки.
Он прошептал:
– Да он храбр как лев! Но вот достанет ли ему хитрости лиса?
И он продолжил с любопытством следить за всеми перипетиями происходящего.
Палуба корабля в этот момент стала сценой для драматического действа.
Турки и арабы из свиты Хуссейна не сводили глаз с Корсара; матросы держали их на прицеле своих ружей.
Хуссейн теребил эфес своего ятагана, ощущая холодное прикосновение пистолета, приставленного к его лбу.
Уступить?!
Этого ему безумно не хотелось, но по глазам Паоло он понял, что тот в случае необходимости спустит курок без колебаний.
Между ними лежал труп наказанного Корсаром офицера.
Стояла гробовая тишина.
Глава II. Храбрый как лев… и хитрый как лиса
То, безусловно, было странное зрелище – юнец держит на мушке самого дея.
Но у тех, кто стали свидетелями этого поединка Давида с Голиафом, не было ни малейших сомнений в исходе: Корсар неминуемо поплатится за свою дерзость головой.
Паоло, как всегда, спокойный, не сводя глаз с дея, скомандовал:
– Поднять якорь!
Вахтенный тотчас же передал его приказ матросам, и якорная цепь начала наматываться на кабестан, который приводился в движение паровым двигателем.
Создатели этого корабля опередили прогресс лет на двадцать!
Мгновением позже, когда якорь поднялся из воды и встал на место, Корсар прокричал:
– Полный вперед!
– Полный вперед! – повторил офицер с высоты банки.
Кочегары подбросили угля в топку, густой клуб дыма вырвался из трубы, и колеса ударили по воде.
Пароход вышел из порта…
Хуссейн побледнел: Корсар мог выдать его французам.
Изумленный дерзкой выходкой, дей не нашел ни слова протеста.
Его рука, лежавшая на эфесе кривой турецкой сабли, дрожала, взгляд пылал огнем, но уста хранили молчание.
Едва корабль вышел на рейд, Корсар с улыбкой промолвил:
– Ты в моей полной власти, господин, ты и твои люди. На судне королем является капитан. Так что ружья – на палубу! – приказал юноша свите дея.
Ответом был недовольный ропот.
– Я сказал: ружья – на палубу! – повторил юноша.
Офицеры Хуссейна не повиновались.
– Внимание! – крикнул Корсар двум десяткам матросов, которые охраняли пленников. – Целься!.. А теперь: ружья – на палубу! – повторил отважный юноша. – Или я командую огонь!
Эскорт нехотя подчинился; один лишь дей остался вооруженным.
Подойдя к дею, Паоло учтиво предложил ему руку:
– Изволь проследовать за мной, господин.
Было во всем происходящем нечто столь неожиданное, звонкий голос Корсара вдруг стал столь вкрадчивым, что дей машинально, не видя никакого выхода из тупикового положения, в котором оказался, последовал за юношей.
Тот провел его в свою каюту. Дей вошел в нее уже в том состоянии, когда бессильная, усмиренная ярость сменяется подавленностью.
Он уже представлял себя плененным и преданным.
Когда они остались с деем наедине, Паоло отбросил все свое оружие в сторону и скрестил руки на груди.
Он посмотрел на Хуссейна.
– Я жду! – промолвил он.
– Ждешь чего? – спросил изумленный дей.
– Своего наказания. Ты вооружен – убей меня; как видишь, я беззащитен.
К столь резкому повороту Хуссейн оказался не готов; на лице его отразилось недоумение.
– Неужели ты думал, – спросил Паоло, – что я собираюсь выдать тебя французам? Тебя, который был мне другом! Тебя, который назвал меня сыном! Тебя, которого я так люблю! Тебя, которого я так уважаю! Да ни за что на свете!.. Думаю, я поступил правильно, наказав труса; на моем месте ты бы сделал то же самое. Но я увидел, как воспылал яростью твой взгляд, и понял, что меня ждет. И тогда я пожелал умереть достойно, захотел принять смерть из твоих собственных рук. Я подумал, что было бы здорово, если бы люди говорили про Корсара с золотыми волосами: «Оскорбив Хуссейна, он сам попросил Хуссейна его покарать».
Он опустился на колени, взял руку дея, поцеловал ее и сказал:
– Я жду…
Он был так грациозен, так смиренен и в то же время так умилителен, что дей был тронут; у него случился один из тех порывов, что свойственны необузданному темпераменту и что вынуждали его совершать столько жестоких деяний и столько благородных поступков.
