Избранное. Том второй. Повести и рассказы - Святослав Владимирович Сахарнов

Главный киношник даже улыбнулся.

— Что вы! — сказал он. — Мы сделаем проще. За комбинатом мы выстроили аквариум. Три метра высоты, три метра ширины. Двадцать семь тысяч литров. Нальём пожарными помпами в него воды, пустим осьминога. За осьминогом в аквариум опустится водолаз. Мне обещали дать самого лучшего. Осьминог атакует человека, человек убьёт осьминога, и всё будет в порядке. Просто?

— Не думаю.

— Сразу видно, что вы не работали в кино.

Киносъемка

На другой день в полдень все собрались около аквариума.

Пришло полпосёлка: женщины, дети, рыбаки, водолазы.

Аквариум стоял на самом берегу. Он был высокий, как дом. Настоящая лестница вела наверх. Толстые прозрачные стенки из пластмассы блестели. Пазы в стенках были замазаны красной замазкой. Она пахла грушевым клеем. Я понюхал воздух. Прямо фруктовый сад.

Около аквариума бегали молодые киношники. Они устанавливали осветительную аппаратуру. Пожарники готовили шланги.

Главный киношник и Телеев стояли около самого аквариума.

ЧТО ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ ТЕЛЕЕВ?

И тут я вспомнил, что для съёмки обещали дать самого лучшего водолаза.

Пожарники развернули шланги, включили помпу и начали качать в аквариум морскую воду. Светлая линия поползла вверх по прозрачной стенке. Стенка затрещала.

— Не лопнет? — спросил Телеев у Главного киношника.

— Не успеет. Мы быстро. Осьминог здесь?

Осьминог сидел рядом, в бочке. За ним специально ходил в море катер.

— Одеть водолаза!

Телееву уже привязывали к ногам медные галоши. Свинцовые подошвы ушли в песок.

— Пустить осьминога!

Бочку подняли наверх и опрокинули в аквариум.

Через желтоватую стенку было видно, как осьминог, растопырив щупальца зонтом, медленно опускается на дно.

— Теперь так, — сказал Главный киношник, — будете стрелять, когда я махну рукой.

Мне было жаль осьминога. Телееву, наверно, тоже. Каждый день он встречается с осьминогами на дне, и никогда они не причиняли ему вреда.

Телееву дали в руки ружьё, заряженное гарпуном, и он полез по лестнице наверх.

Жаботинский нёс его шланг. По короткой металлической лесенке Телеев слез в аквариум. За прозрачной стеной он казался большим и неповоротливым. По его медному шлему прыгали рыжие зайчики.

Осьминог увидел человека и забился в угол.

Заметив в руках человека ружьё, он насторожился. Телеев нехотя поднял ружьё. Видно, он уже расхотел сниматься. Но было уже поздно. Главный киношник махнул рукой. Телеев навёл ружьё на осьминога. Осьминог испуганно метнулся в сторону. Бац! — гарпун вылетел из ружья и с размаху ударил в пластмассовую стену. Стена раскололась, и двадцать семь тысяч литров воды хлынули на песок.

Телеев и осьминог вытекли из аквариума вместе с водой. Они лежали рядом. Вода с шумом стекала по песку в море.

Первым опомнился осьминог. Он со свистом вобрал в себя воздух, сгорбился и выбросил вперёд щупальца. Он полз по мокрому песку, переливаясь и блестя, как стеклянный шар.

Раз-раз — первые щупальца достигли воды. Осьминог повернулся. Сильная струя воды вылетела на берег. Осьминог исчез в глубине.

Около Телеева уже хлопотал Жаботинский. Он отвинчивал на шлеме окошечки. Телеев уселся, моргая глазами, и стал соображать, что произошло.

Народ шумел. По лужам бегали киношники и размахивали руками.

Главный киношник стоял наверху, на помосте, и смотрел в пустой аквариум.

Потом он спустился и подошёл к нам.

— Какая силища, а? — спросил он и потёр руки. — Ничего, искусство требует жертв! Помню, бросали мы однажды с парашютом корову. Конечно, с самолёта. Дверь оказалась узкой. Корова зацепилась рогами и не проходит. Пришлось идти на посадку и заменить самолёт.

— Простите, — сказал я, — зачем корове прыгать с парашютом?

— Не помню. Наверно, так надо было по сценарию… Такс, а что же теперь делать нам? Время идёт.

— Я предлагал: опуститесь под воду.

— Это исключено. Придётся сделать так. Комбинированная съёмка. Отдельно осьминог — отдельно водолаз. Маленького осьминога снимаем в маленьком аквариуме. Стрелять в него будем с воздуха, через воду. Гарпун большой, но мы его потом уменьшим при печати. Затем — у меня есть где-то кадры — аквалангист на Чёрном море. Склеим аквалангиста и осьминога, и всё будет в порядке… Помню, однажды мы в Киеве устроили пожар. Подожгли дом. Дом горит, а артиста, который должен входить в этот дом, нет. Не приехал. Пришлось потушить…

Я не дослушал. Меня позвал Жаботинский.

Надо было раздевать Телеева.

Ещё галоши

На остров вернулось солнце.

Дороги снова стали жёлтыми, а трава — зелёной.

Я вытащил из галош босоножки и положил их в чемодан. Ура! А галоши можно выбросить. Как они мне надоели! Даже походка из-за них стала у меня утиной.

Я хотел вышвырнуть их в окно, но побоялся. Мимо всё время кто-нибудь да шёл.

Я бросил галоши под кровать…

Вечером мы сидели около дома: я, старуха и старик.

За Амурский залив, за синие сопки опускалось коричневое солнце. Оно тускло светило сквозь дым из комбинатовской трубы.

— Мне скоро уезжать, — сказал я. — Почти два месяца у вас прожил. Хорошее место — остров.

— Чего хорошего, — сказал Иван Адреевич, — дождь да снег.

— Осень, говорят, тут очень славная.

— Тридцать лет здесь живём. До войны приехали, — сказала старуха. — Привыкли. Все нас тут знают. Кем мы ни работали: и матросами и сторожами. Иван Андреевич складом даже заведовал.

— Интересно, вот летом — катер, а зимой как? — спросил я. — Как до города добираетесь?

— Зимой дорогу по льду накатывают. Машины, считай, каждый час ходят. Кроме нас, на острове и зверосовхоз и школа.

Я представил себе, как по весне ломается лёд и эту дорогу уносит в море. Там она и плавает по кусочкам: льдина за льдиной — на каждой отпечатки автомобильных шин. А к острову в это время ни подойти, ни подъехать.

— Вы молодцы, — сказал я. — Шутка сказать — тридцать лет на острове! Прямо герои.

— Привыкли мы к тебе, — сказала старуха. — Хорошо ты у нас пожил. А я всё собиралась пирог спечь. Может, успею?

— Горят они, пироги-то, у тебя, — сказал старик. — Как поставишь, так дым.

Старуха вздохнула:

— Памяти нет. И откуда ей быть теперь у меня —