Николай Панов - Морские повести

— А разведка? — Медведев подавил дрожь в голосе. — Выяснили что-нибудь?

— Зря гулял, товарищ командир. В тот район пробраться не мог.

— Не могли пробраться? Никаких результатов разведки?

— Так точно, — никаких результатов.

Медведев молча смотрел в бесстрастное лицо Агеева, на губы, окрашенные ягодным соком. Разочарованье, застарелая тоска стеснили дыханье. Он знал, что боцман старался добросовестно выполнить заданье. Но после многочасового ожиданья, тревоги за жизнь товарища, бессонной ночи — получить такой лаконический рапорт! Спокойствие Агеева приводило в ярость так же, как этот ягодный сок на губах. Но он сдержался, заставил свой голос прозвучать спокойно и ровно.

— Хорошо, старшина, идите. Не этого, правда, я от вас ожидал. Отдыхайте.

— Есть отдыхать! — раздельно сказал боцман. Снова приложил к подшлемнику руку.

Он стоял, не опуская с командира прозрачных ястребиных зрачков. Медведев увидел — поперек мозолистой ладони бежит широкий кровяной шрам, материя ватника на груди свисает клочьями.

— Постойте, что это у вас с рукой, старшина?

— А это я, товарищ командир, когда ягодами лакомился, сорвался немного, за куст уцепиться пришлось…

Он резко повернулся, исчез в тумане.

Когда Медведев вошел в кубрик, старшина сидел на койке, расстелив на коленях свой старый, защитного цвета, ватник: размышлял, как приступить к его ремонту. При виде Медведева встал.

— Сидите, сидите, старшина, — Медведев говорил мягко, глядел, с застенчивой, виноватой улыбкой. — Вы что же не отдыхаете? Поспать нужно после вашего трудного похода…

Он особенно подчеркнул последние слова. Боцман глядел исподлобья. Медведев сел у радиоаппарата.

— Я спать не хочу, товарищ командир. Вот прикидываю, — как снова ватник мой штопать…

— Ладно, я вам не помешаю…

Агеев снова сел на койку, вынул из кармана штанов плоскую коробочку, вытряхнул на колени моток ниток с иголкой. Расправив ватник ловкими пальцами, делал стежок за стежком.

— Меня, товарищ командир, если неряшливо одет, всегда будто червь точит…

Помолчали. Медведев бродил глазами по кубрику. Агеев старательно работал.

Медведев встал, прошелся по кубрику. Волна беспокойства, затаенной тревоги снова захлестнула мысли.

— Слушайте, боцман, уже третий день мы здесь, а вперед идем самым малым. Капитан Людов ждет информации, координат этого объекта в горах. В вестовом направлении, куда дорога ведет, вы уже дважды были. И результаты? На десять миль район этот — белое пятно. Неужели невозможно туда пробраться?

— Невозможно, товарищ командир, — Агеев отложил ватник, снова смотрел исподлобья.

— Моряк — и невозможно! Разве нас не учили никогда не ставить этих слов рядом?

— Так точно, учили. А только в этот район я никак проникнуть не мог. — Агеев взял со стола карту, развернул на койке. — Здесь вот автострада в тоннель уходит. Кругом — сплошные патрули, дзоты, по скатам — проволока Бруно, на высотах — пулеметные гнезда. И все под цвет скал камуфлировано. Они каждый метр просматривают. А по сторонам — пропасти, отвесные скалы. Оленья тропа через перевал взорвана, там тоже обрыв.

Он замолчал. Медведев хмуро разглядывал карту.

— Нужно снова итти в разведку, старшина…

— Есть снова итти в разведку, — обида прозвучала в голосе боцмана.

Медведев вдруг подошел к Агееву вплотную, положил ладони на его плечи, взглянул разведчику прямо в глаза.

— Слушай, друг, ты на меня не сердись, не обижайся. Верю, что сделал все возможное. Только помни — главная надежда на тебя. Попробовал бы я сам пойти, а что пользы? На первую же пулеметную точку нарвусь и все дело закопаю. Да ведь такой важности дело! Сам командующий известий ждет. А для меня… — он замолчал, волненье схватило за горло, — может быть, в этой горной каторге моя жена и сын погибают.

Резко оборвал, сел, облокотившись на стол, закрыл лицо руками. Агеев застыл над картой.

— Ваши жена и сын? Здесь, в сопках?

— Да, подозреваю, — их привезли сюда с другими… рабами… Людов думает так же…

Агеев медленно надел ватник, снял со стены пояс с патронташами, с тяжелым «ТТ» в кобуре, с кинжалом в окованных медью ножнах. Тщательно затягивал ремень.

— Разрешите, товарищ командир, снова итти в разведку.

Медведев поднял голову С новым чувством боцман всматривался в его лицо. Так вот почему так обтянуты эти свежевыбритые скулы, таким лихорадочным блеском светятся впалые глаза под черными сведенными бровями. Медведев глядел с молчаливым вопросом.

— Я, товарищ командир, с собой трос прихвачу, попробую спуститься с обрыва. Может быть, и вправду пойти нам вдвоем? Только я бы не вас, а хотя бы Фролова взял. Если вы не вернетесь, — пост без головы останется…

В кубрик заглянул Кульбин.

— Товарищ командир, время радиовахту открывать.

— Открывайте.

Кульбин придвинул табурет, снял бескозырку, нахлобучил наушники, включил аппарат. Мир звуков хлынул в наушники, шумел, рокотал, кричал обрывками приказов, звенел ариями и мелодиями. Кульбин настраивался на нужную волну…

Медведев с Агеевым сидели на койке, снова рассматривали карту. Кульбин ближе наклонился к аппарату, напряженно вслушивался. Придвинул было карандаш и бумагу… Отложил карандаш… Вслушивался снова.

— Товарищ командир!

Медведев оторвался от карты.

— Принимаю сигнал бедствия по международному коду… И дальше — текст… Не пойму на каком языке… Только не по-немецки…

Медведев встал. Кульбин передал ему наушники.

Медведев вслушивался, опершись о стол. Придвинул бумагу. Стал быстро записывать.

— Радируют по-английски, открытым текстом. Видишь ты, английский летчик приземлился в сопках. Вышло горючее, сбился с пути в тумане. Просит помощи.

Он передал наушники Кульбину, резко встал. Из наушников шел сперва однообразный настойчивый писк — сигнал бедствия, потом шелестящие, наскакивающие друг на друга звуки английских слов. И снова однообразный жалобный призыв.

— Только места своего точно не дает… Сел на берегу фиорда… А где?

— Где-то поблизости, товарищ командир.

Кульбин вслушивался снова, что-то записывал, опять вслушивался с величайшим вниманием.

— Старшина, — сказал Медведев, — нужно помочь… Если немцы его найдут, плохо ему будет.

Агеев пристально глядел на доски палубы, покрытые соляными пятнами и смолой.

— Чего ж он тогда в эфире шумит?

— А что ж ему делать остается? Может быть, думает, что в русском расположении сел… ведь он в тумане сбился…