Морские истории - Борис Степанович Житков
Все это оказалось в прозе Житкова. С первых же строк его рассказ поразил нас четкостью, простотой, живым, а не книжным языком — точным, метким и характерным. Нам сразу же стало ясно, что перед нами не случайный человек, пробующий силы в литературе, а вполне сложившийся писатель. Вся наша редакция в полном составе вышла в коридор, чтобы приветствовать Бориса Житкова, его зрелый талант и молодой задор.
Борис Степанович был, должно быть, рад такому приему, но, по свойственной ему самолюбивой сдержанности, не обнаружил никаких признаков радости и только удивился, что редакция так быстро прочла его рассказ.
— Ишь ты! На всех парусах… А я, признаться, приготовился к долгому дрейфу.
После этого Борис Житков стал частым гостем, а потом и своим человеком в редакции детского журнала, который некоторое время носил скромное название «Воробей», а впоследствии приобрел более громкое имя — «Новый Робинзон».
Многие из повестей и рассказов, вошедших позже в первую книгу Житкова «Злое море», печатались в этом журнале. Некоторые рассказы мне довелось узнать сначала в устной передаче автора, а потом уже прочесть.
Рассказчиком Борис Степанович был превосходным.
В его живой, своеобразной речи звучали самые разные голоса, все оттенки говоров, определяющих профессию, возраст, родину любого из его персонажей. Южный портовый грузчик, судовладелец-грек, помор-охотник, глухой от вечного грохота клепальщик с верфи — все они говорили у Житкова на свой лад.
Устно — во время бесед за редакционным столом — сочинил он первые варианты рассказов «Про слона», «Про обезьянку», многие из «Морских историй».
Помню во всех мелких подробностях его рассказ о грузчиках в старом порту, где почти вся работа производилась по старинке — чаще всего вручную. Люди поднимали подчас непосильный груз и подбадривали себя горькой, острой, грубой бранью, не щадящей ничего на свете.
И казалось, остановись на миг эта брань — и огромные, тяжелые чувалы беспомощно упадут с плеч на землю.
Вероятно, Житков не записал значительной доли тех замечательных затейливых историй, которые он с такой охотой и с таким мастерством рассказывал своим друзьям после окончания работы в редакции, у себя дома, в трамвае или в поезде.
Острая память подсказывала ему характерные черты, которые делали видимым и осязаемым все, о чем бы он ни рассказывал.
Однажды речь зашла о каком-то китайском приморском городе. Молодой литератор, незадолго перед тем вернувшийся из путешествия, пустился в подробное описание местных улиц, домов, костюмов. Однако ему так и не удалось дать слушателям сколько-нибудь ясное представление о причудливой, незнакомой обстановке.
В разговор вмешался Борис Степанович. Он был немногословен и упомянул всего лишь одну характерную для этого города деталь. Посреди тесной улицы висят длинные и узкие афиши или объявления с выведенными на них тушью иероглифами. Легкие полоски бумаги с четкими значками шелестят и колеблются от ветра каждый раз, когда под ними проходят рикши или проезжают экипажи.
Этой одной небольшой подробности было довольно, чтобы мы вообразили улицу, которой никогда не видали.
Борис Житков никогда не был в литературе дебютантом, новичком.
Весь тот сложный и трудный путь, который выпадает на долю начинающего писателя, он прошел как-то за кулисами, еще до выхода своего на литературную арену.
Он был внимательным и жадным читателем, хорошо знал русскую и французскую литературу (по-французски он и читал и писал совершенно свободно), был глубоко знаком с местными диалектами, с фольклором.
В продолжение многих лет он усердно вел дневник — настоящий дневник писателя, — занося в него и беглые впечатления и события окружающей жизни.
Щедро — по-писательски — тратил он силы и время на переписку со множеством людей, знакомых и незнакомых, со взрослыми и детьми. Письма его полны юмора, свежих — своих — мыслей и тонких наблюдений.
По его собственным словам, он писал стихи и прозу задолго до того, как начал печататься.
Почему же так поздно стал он профессиональным писателем?
Это можно объяснить разнообразием его способностей, интересов и увлечений, которые тянули его то в одну, то в другую сторону. Штурманское дело, химия, кораблестроение, музыка (игра на скрипке) поочередно овладевали его помыслами, вытесняя все остальное. Чем только не занимался он на своем веку! Был рыбаком и школьным учителем, знал толк и в печатном, и в столярном, и в слесарном, и в пожарном деле. Сам того не подозревая, он как бы готовил себя к роли большого писателя, который может рассказать молодым поколениям обо всем, что создали на свете человеческая мысль и человеческий труд.
Неизвестно, пробовал ли он отдавать в печать свои стихи и прозу до революции.
Человеком он был гордым, да и к тому же был всегда слишком занят, чтобы тратить время на хождение по редакциям или даже на переписку с ними.
Оглядываясь на писательский путь Бориса Житкова, понимаешь, что в литературу он пришел совсем не поздно, а как раз вовремя.
Революция дала детям лучшее из классической и фольклорной литературы и создала новую детскую книгу, главной темой которой стал творческий труд.
Кому же было работать в этой новой советской литературе для детей, как не Борису Житкову — человеку, который не только знал, как делаются самые разнообразные вещи, но и глубоко — всем своим существом — чувствовал поэзию ладного, дружного, искусного, свободного труда.
О любой профессии он умел рассказывать не как обычный популяризатор, а так, как мастера говорят о своем любимом деле, — смело, весело, просто. Он нежно любил рабочий инструмент и добротный материал, а больше всего любил ловкого и умелого мастера, рукам которого подчиняются и дерево, и металл, и вся окружающая нас природа.
Борис Житков писал не только для детей. Мы знаем его талантливые романы, пьесы и статьи, написанные для взрослых.
Но я думаю, что свое, житковское, новое слово сказал он именно в детской литературе, в той литературе, которая встречает человека на самом пороге жизни.
Книга для детей была у нас когда-то достоянием довольно узкого круга читателей. Теперь же вместо считанных тысяч у нас появились миллионы читателей — в городе и в колхозе, в промысловом поселке и на любой железнодорожной станции.
К этим многочисленным юным читателям, не отгороженным от мира стенами «детской», и обращается Житков в своих книгах, написанных доходчивым и в то же время чуждым какой бы то ни было нарочитости языком.
Чтобы писать для детей, автору надо не только знать современных ребят, но и помнить собственное детство, свои детские волнения, радости и печали. Борис Житков обладал этой счастливой памятью и потому
