Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой
— Это ни к чему бы не привело, — возразил Нед Ленд. — Разве вы не видите, что у наших тюремщиков свой особый язык, придуманный для того, чтобы бесить честных людей, которым хочется есть? Во всех странах света понимают, что означает открытый рот, щелкающие зубы, движущиеся челюсти.
В Квебеке, в Париже, на Паумоту, у антиподов[19] — всюду этот жест обозначает одно и то же: я голоден, дайте мне поесть!
— О, — невозмутимо ответил Консель, — есть такие понятливые люди…
В это время дверь раскрылась, и в комнату вошел стюард[20]. Он принес нам одежду — куртки и брюки, сделанные из какой-то таинственной ткани.
Я поспешил одеться. Мои товарищи последовали моему примеру.
Тем временем стюард — немой, а может быть, и глухой — поставил на стол три прибора.
— Вот это дело! — сказал Консель. — Это приятное начало. — Посмотрим, — пробурчал злопамятный гарпунщик.
Воображаю, чем здесь кормят! Тресковой печенью, окуньим филе и бифштексом из морской собаки?
— Мы это скоро узнаем, — ответил Консель. Прикрытые серебряными колпаками блюда были симметрично расставлены на скатерти.
Мы уселись за стол. Несомненно, мы находились среди цивилизованных людей, и, если бы не электрическое освещение, можно было подумать, что мы в столовой отеля Адельфи в Ливерпуле или Гранд-отеля в Париже.
Впрочем, нужно отметить, что ни хлеба, ни вина не было вовсе.
Вода была свежей, прозрачной, но это была только вода, что весьма огорчило Неда.
Среди поданных нам кушаний я различил несколько отлично приготовленных рыбных блюд. Но зато об остальных блюдах я не мог сказать даже, к какому царству природы — растительному или животному — они принадлежат.
Обеденный сервиз был элегантен и красив. На каждой ложке, вилке, тарелке, салфетке и т. д. был выгравирован следующий девиз:
Подвижный в подвижной среде! Этот девиз вполне подходил к подводному кораблю. Буква «Н» была, очевидно, инициалом загадочного подводного капитана.
Мед Ленд и Консель не утруждали себя размышлениями. Они жадно ели, и я не замедлил последовать их примеру.
Теперь я был спокоен за нашу участь. Я не сомневался, что хозяева не станут морить нас голодом.
Но все на этом свете проходит, даже голод людей, не евших в течение пятнадцати часов. Насытившись, мы почувствовали неодолимую тягу ко сну. Это была естественная реакция после долгой ночной борьбы со смертью.
— Право, я охотно соснул бы, — сказал Консель.
— Я уже сплю, — ответил Нед Ленд.
И оба мои спутника растянулись на устилавших пол каюты цыновках и мгновенно погрузились в глубокий сон.
Я не мог заснуть так легко, как они. Слишком много мыслей теснилось в моем мозгу, слишком много неразрешенных проблем волновало меня, слишком много образов мелькало предо мною. И глаза мои еще долго оставались открытыми.
Где мы находились? Какая странная сила увлекала нас? Я чувствовал, вернее, мне казалось, что я чувствую, как корабль погружается в бездну.
Кошмары преследовали меня. Предо мной мелькали в этих таинственных глубинах сонмы неизвестных животных, в чем-то родственных этому подводному кораблю, таких же огромных, таких же подвижных, таких же сильных, как и он.
Но вскоре образы потускнели, мозг погрузился в туман дремоты, и я заснул.
Глава девятая
НЕД ЛЕНД ВОЗМУЩЕН
Не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Но, очевидно, он был очень долгим, так как, проснувшись, я почувствовал себя совершенно свежим и бодрым.
Я очнулся первым. Мои товарищи еще крепко спали.
Поднявшись со своего достаточно жесткого ложа с сознанием, что мозг отдохнул и снова обрел способность точно и отчетливо работать, я прежде всего занялся внимательнейшим исследованием нашей каюты.
Ничто не изменилось в ней за время нашего сна. Тюрьма осталась тюрьмой, а заключенные — заключенными. Только стюард успел убрать со стола остатки обеда. Ничто, таким образом, не предвещало скорого изменения нашей судьбы, и я тревожно спрашивал себя, не обречены ли мы на вечное заключение в этой клетке.
Эта перспектива показалась мне тем более удручающей, что хотя мой мозг и освободился от вчерашних кошмаров, но что-то сдавливало мне грудь. Дышать было трудно. Спертый воздух мешал нормальной работе легких.
Несмотря на то, что каюта была достаточно просторной, мы повидимому, поглотили большую часть содержащегося в ее воздухе кислорода.
Действительно, человек расходует на дыхание в час такое количество кислорода, какое заключается в ста литрах воздуха. И этот воздух, насыщаясь выдыхаемой углекислотой, становится негодным для дыхания.
Таким образом, нужно было обновить воздух в нашей тюрьме, а может быть и во всем подводном корабле.
Тут возникал первый вопрос: как поступает в этом случае командир подводного корабля? Получает ли он кислород химическим путем, то есть путем прокаливания бертолетовой соли? В таком случае он, очевидно, должен поддерживать связь с сушей, чтобы возобновлять запасы этой соли. Довольствуется ли он тем, что сгущает воздух в специальных резервуарах и потом расходует его по мере надобности? Возможно, что и так. Или, экономии ради, он попросту поднимается на поверхность каждые двадцать четыре часа за новым запасом воздуха?
Но каким бы из этих способов он ни пользовался, давно, по-моему, настала пора применить его, и без промедления!
Я вынужден был уже дышать вдвое чаще, чтобы получать то количество кислорода, которое необходимо легким, как вдруг в каюту ворвалась струя свежего воздуха, пахнущего солью. Это был морской воздух, освежающий, напоенный иодом.
Я широко раскрыл рот и жадно ловил животворящую струю. В ту же минуту стала заметной качка, не сильная, правда, но достаточно чувствительная.
Подводный корабль, железное чудовище, очевидно, поднялся, как кит, на поверхность океана, чтобы подышать свежим воздухом…
Способ вентиляции принятый на судне, таким образом, был точно установлен.
Надышавшись вволю, я стал искать глазами вентиляционное отверстие, «воздухопровод», если угодно, через который добрался к нам живительный газ, и без труда нашел его. Над дверью находилась решетка, через которую в каюту врывалась струя воздуха.
Едва успел я сделать это наблюдение, как Нед и Консель почти одновременно проснулись. Они протерли глаза, потянулись и вскочили на ноги.
— Как почивал хозяин? — спросил Консель с своей обычной учтивостью.
— Отлично, мой милый, — ответил я. — А вы, Нед?
