Корабль мертвых - Травен Бруно
А какие корабли я видел в порту! Отсюда вполне можно было отправиться в море, работа бы нашлась, но она тоже больше не заботила меня. Я не искал работу. Зачем? Я переживал истинную весну. Зачем мне работа? Я существую, я жив, я дышу. Жизнь несказанно прекрасна, солнце золотое и теплое, страна сказочно добра, люди приветливы, человек в лохмотьях не вызывает у них осуждения. Видимо, это и есть настоящая свобода. Не случайно Испания не приняла участие в войне за свободу и демократию всего мира. Подозрительны все страны, в которых много говорят о свободе. Когда при входе в гавань ты видишь огромную статую Свободы, нет нужды расспрашивать, что прячется за ее спиной. Если где-то кричат во весь голос: «Мы самый свободный народ!» – это значит, что свободы там уже нет, это точно, или она ограничена тысячами законов, дополнений к законам, инструкций, указаний, правил, параграфов, полицейских дубинок, и от всей свободы там только этот крик и остался. Никто в Испании не говорил о свободе, а в митингах и демонстрациях участвовало все население. Почтенные граждане не боялись, что вдруг окажутся под знаменами анархистов, а анархисты не считали позором шагать под знаменем своей родины. Эти демонстрации прокатились по всей стране, когда полиция ни с того ни с сего решила ввести регистрацию жителей по прусскому образцу. То есть они только предложили один раз в году сообщать полиции свой адрес, свое имя, возраст и профессию. Но населению это не понравилось. Сегодня нет человека на земле, который не знал бы, что такое Германия. Война с Англией и Америкой стала лучшей рекламой знаменитой немецкой дисциплины. Но только немногие знают правду о Пруссии. А если знают, то это название ассоциируется, прежде всего, с полицейскими намордниками. Только один раз, попав в Барселону, я услышал за каким-то глухим забором стоны, крики, рыдания.
– Что там такое? – спросил я случайного прохожего.
– Военный заговор, – сразу и откровенно ответил он.
– А почему люди кричат так страшно?
– Люди? За этой стеной? Вы что? Это не люди. Это коммунисты.
– Разве обязательно быть коммунистом, чтобы так страшно кричать?
– Вы что, не понимаете? Их там бьют и истязают.
– Но почему?
– Говорю же вам, это коммунисты. Вечером их закопают в землю.
– Они преступники? – догадался я.
– Нет, они коммунисты.
– Но почему их надо мучить?
– Потому что они все хотят изменить.
Все страны, в том числе и цивилизованные, преследуют христиан, сжигают еретиков, истязают инакомыслящих. В Америке еретиков преследуют более жестоко, чем в Испании. Печально, но вчерашние преследуемые сами становятся особенно изощренными преследователями. Человек, который только что получил американское гражданство, громче всех кричит: «Закройте границы. Не надо больше пускать этих черномазых, или коммунистов, или кого там еще!» А ведь они сами – эмигранты, или дети и внуки эмигрантов.
Впрочем, меня это не мучило.
Люди вокруг были приветливые, хлеб найти было нетрудно.
Вообще с едой и одеждой все обстояло вполне благополучно. Но однажды мне захотелось свежей рыбы. Натура человеческая неизменна. Я соскучился по рыбе. Конечно, она не выбросится на берег ради меня, поэтому я пошел в порт и, дождавшись пассажирского корабля, помог какому-то человеку дотащить до дома его чемоданы. Он дал мне три пезеты, и с этими деньгами я зашел в первый попавшийся магазин. Выбирая удилище и крючок, я мимоходом рассказал продавцу, что я моряк, отставший от корабля. Услышав такое, он рассмеялся и порвал чек.
– Favor! Все в порядке, моряк. Уплачено.
И в такой стране искать работу, оставить такую страну?
Да нет. Надо быть дураком, чтобы отказаться от испанского солнца.
18
Забросив удочку в воду, я сидел на стене мола. Ни одна рыба не шла на крючок, хотя я подманивал ее кровяной колбасой, принесенной с одного голландского корабля. Кстати, добывать еду и кров на чужих кораблях не так-то просто. Люди, имеющие работу, на безработных смотрят с превосходством. «Эй ты, сухопутный бродяга, поднимайся на наше корыто, дадим тебе что-нибудь. Только не становись близко, от тебя несет, как от свиньи».
Меня никогда не пускали в каюту. Следовало ожидать у входа, иногда на трапе. Высыпав в бак всякие объедки, их отдавали мне. Кое-что я рассовывал по карманам, кое-что съедал сразу. Если мне доставался суп, я его выпивал, потому что никто не предлагал ложку. То, как я преодолевал все эти трудности, обычно смешило матросов. А ведь это были не самые плохие экипажи. Были такие, перед которыми отступили бы признанные грабители. Были еще хуже. На моих глазах они запросто могли выбросить в море недоеденное мясо. Утешало меня только то, что рано или поздно любой из них мог оказаться в моем положении. Спорить ни с кем я не мог, поскольку все получал даром. Иногда мне доставался и приличный кусок мяса, иногда и кофе наливали. А один раз мне пришлось зараз съесть двенадцать, да подчеркиваю, целых двенадцать цыплят. Поскольку храниться они уже не могли, а холодильника, понятно, я не имел. Побывав в свое время на испанских, африканских, египетских, китайских, австралийских и южноамериканских кораблях, я познакомился с разными людьми и выработал определенные правила, чтобы сохранить жизнь. Но никто, подчеркиваю, не относился ко мне так плохо, как соотечественники. Зато на французских кораблях, назвавшись немцем, я чувствовал себя человеком. Меня угощали и завтраком и обедом, пока корабль стоял в порту Барселоны. Предлагали самое лучшее, в то время как на немецких кораблях мне сразу кричали: «Вход запрещен!». Yes, Sir!
В Барселоне я узнал, что якобы в Марселе скопилось много американских кораблей. Требовались палубные матросы и я, конечно, отправился в Марсель на случайном углевозе. Но слухи оказались ложными. В порту не оказалось ни одного американского корабля, а на других все экипажи были укомплектованы. В совершеннейшем отчаянии я зашел в корчму, хотя в кармане не было ни сантима. Когда я сел за стол, ко мне подошла кельнерша, очень милая девушка, и спросила, что я буду пить. Пришлось признаться, что в карманах пусто, что я зашел просто так. Собственно, я даже не знал, как правильно объяснить свое появление, но кельнерша все поняла.
– Немецкий моряк? Я кивнул.
– Сиди. Сейчас будет тебе выпивка.
– Но я же говорю, у меня нет денег.
– Не имеет значения, – улыбнулась она. – Сейчас у тебя и деньги будут.
Я испугался, что попал в какую-то хитроумную ловушку, но все прояснилось почти сразу. Поставив передо мной бутылку простого вина и закуску, кельнерша громко крикнула:
– Господа! Здесь сидит бедный немецкий моряк, отставший от своего корабля. Не поможете ли вы ему?
Я побледнел.
Я понял, что это и есть ловушка.
Сейчас меня отделают на радость веселым посетителям и выбросят из корчмы. Такое случалось, я мог привести примеры. Но люди перестали разговаривать и обернулись. Один даже поднял стакан:
– Привет, немец!
Даже не бош, а именно немец. Так он сказал. А кельнерша, улыбаясь, обошла корчму и принесла на тарелке разные монеты. Она высыпала их на стол, и я насчитал семнадцать франков и шестьдесят три сантима. Теперь я мог заплатить и за вино, и за еду, а когда через два дня вернулся в Барселону, в кармане у меня еще оставалось несколько франков. Думаю, между народами не было бы никакой розни, если бы ее не раздували искусственно.
Да, ни одна рыба в тот день не клюнула на кровяную колбасу. Может, потому, что в моей голове роилось много слишком смелых мыслей. Я прикидывал, как, наловив рыбы, сооружу костерчик и сварю ушицу, потому что в последние дни мне здорово хотелось чего-то такого. А может, размышлял я, мне удастся продать пойманную рыбу. Получить бы пару пезет. Тогда я две ночи мог провести на койке. Да, пожалуй, лучше продать, решил я. Но рыба упорно не клевала. Там тоже плавали не дураки. Колбасу они обкусывали, а крючок оставляли мне, чтобы не сильно зарывался. Им не дано было понять, что для меня рыбалка не просто интересное занятие. Если я ем добытую мною рыбу, значит, не ворую и ничего не выпрашиваю у прохожих, а значит, и страна остается богаче на ту еду, которую я не выпросил или украл. Море принадлежит всем. Вылавливая рыбу, я никого не граблю. А, обрадовался я. Вот ты и попался дружок! Я взвесил бьющуюся рыбу на руке. Граммов триста. Мог быть и потяжелее, нажравшись настоящей голландской кровяной колбасы. Впрочем, не мне тебя осуждать. Я сам не раз трепетал, как ты, попав в лапы фараонов. Солнце светило, вода счастливо поблескивала. Я глядел на рыбу и думал, что ей повезло. Мне ведь тоже иногда везло. Будь она хотя бы на полкилограмма, я бы с ней управился. А так, какой толк? Я решительно отправил ее обратно в море. Плыви и расскажи другим, что жрать кровяную колбасу опасно. И не попадайся в другой раз.
