«Фрам» в полярном море - Нансен Фритьоф

Вдали волновалось в солнечной дымке море, а неподалеку лежал низменный Мангерланн, с которым связано столько воспоминаний о днях, проведенных здесь год назад, и солнечных и ненастных. Один из крупнейших натуралистов Норвегии[103] сделал здесь свои великие открытия[104], живя одинокой, далекой от мира жизнью монаха. Здесь и я сам прошел первые свои нетвердые шаги по тернистому пути натуралиста.

Чудный был вечер. На севере красноватый отблеск потухающего дня, позади нас, над утесами, громадный круг луны. Впереди Алден и Кинн, как страна саг, подымались из моря. Я был так очарован, что не мог уйти в каюту, а долго ходил по палубе, упиваясь всей этой красотой. Как бальзам, ложилась она мне на сердце после всего шума и встреч с чужими людьми.

Потом мы пошли, большей частью в прекрасную погоду, реже в туман и дождь, вдоль норвежских берегов, мимо островков, извилистыми проливами на север. Восхитительная страна!.. Не знаю, существует ли еще где-либо на свете берег, подобный этому? Эти незабываемые зори, когда природа пробуждается к жизни, когда на горы накинута серебристо-белая дымка утреннего тумана, из которой выступают вершины, как острова из моря. Этот лучезарный день над скалистыми вершинами в белых сверкающих снежных шапках. А вечера, закат солнца, бледная луна, горы и острова, молчаливые, мечтательные, как грезы юности…

Там и сям приветливые небольшие бухты и домики, улыбающиеся сквозь зелень. Эх, какую они будят тоску по оставленной позади жизни, тепле, уюте – эти тихие домики на берегу под защитой скал. Можно сколько угодно пожимать плечами, глядя на красоты природы, а все же как много значит для народа иметь красивую, хотя бы бедную, страну. Никогда я не понимал этого яснее, чем теперь, покидая родину.

Изредка с берега доносилось «ура», то из толпы ребятишек, то взрослых. По большей части это удивленные крестьяне, они подолгу глядят вслед странному судну, будто размышляя о целях его загадочного плавания. Гребцы и пассажиры на яхтах и шлюпках – женщины и мужчины в пылающих на солнце красных платьях – бросают весла и во все глаза глядят на корабль. Из городов, мимо которых мы проходим, высылают нам навстречу пароходы с музыкой, песнями и пушечными салютами; пароходы битком набиты людьми, желающими нас приветствовать и пожелать счастливого пути. С больших туристских пароходов салют дают флагами и пальбой; приветствуют все яхты, все шлюпки.

Несколько тяжело чувствовать себя предметом такого внимания; ведь есть что-то неудобное, стесняющее в таких преждевременных чествованиях, когда еще ничего не совершено. Недаром старинная поговорка говорит:

Всего трогательнее был интерес к нам бедных рыбаков и крестьян и их приветствия. Они часто приводили меня в изумление; я чувствовал, что они следят за нами с большим волнением.

Помню однажды, вблизи Хельгеланда, какая-то старая женщина без конца махала нам платком с голой скалы. Дом ее лежал далеко от берега, под горою.

– Может ли быть, что она машет именно нам? – спросил я стоявшего возле меня лоцмана.

– Да, без сомнения, – ответил он.

– Но как может она знать о нас?

– О, здесь все знают о «Фраме» и обо всем плавании; в каждой избушке знают. И с нетерпением будут ожидать вашего возвращения, будьте уверены, – ответил он.

Поистине ответственную задачу берем мы на себя, раз весь народ с нами. Подумать только: вдруг все окажется заблуждением!

Вечером я садился на палубе и глядел на берег. На мысах и островах рассеяны повсюду одинокие домики. Здесь ведет свою суровую жизнь норвежский народ в борьбе с каменистой почвой, в борьбе с морем.

Этот народ посылает нас в плавание, в великую, полную опасностей неизвестность – тот самый народ, который стоит там в рыбачьих лодках и с изумлением следит, как тяжело нагруженный «Фрам» медленно движется на север. Многие снимают зюйдвестки и кричат «Ура!», другие успевают только посмотреть на нас. Там, на мысе, толпа женщин, которые кричат и кланяются нам, а на море перед нами на нескольких лодках дамы в светлых летних костюмах и мужчины с веслами машут зонтами и платками.

Да, это они нас посылают. Трогательно видеть это. Вряд ли кто из них толком знает, на что жертвовал свои деньги. Быть может, они слыхали, что затевается опасный поход, – но зачем, для какой цели?.. Не обман ли все это?.. И все же их взоры обращены к нашему судну, и в их сознании при виде его мелькает, хотя на мгновение, новый, непостижимый мир, зарождается стремление к чему-то им еще неизвестному…

А здесь на борту люди, покинувшие жен и детей. Сколько боли причинила разлука, какую тоску и лишения таит в себе будущее? И не выгоды прельстили этих людей. Быть может, честь и слава? Но ведь и они могут оказаться невелики. Нет, это еще и по сей день дает ростки все та же жажда подвигов, то же стремление переступить пределы известного, что кипело в этом народе в эпоху саг. Несмотря на всю погоню за хлебом насущным, не такой уж, пожалуй, перевес имеет в жизни народа мысль о выгодах.

Так как время нам было дорого, я не зашел, как предполагал первоначально, в Тронхейм, но остановился в Бейарне, где к нам присоединился Свердруп. Здесь же мы приняли на борт профессора Броггера, провожавшего нас до Тромсё[105].

Наш врач получил здесь три громадных ящика с медикаментами – подарок аптекаря Брунна из Тронхейма.

Потом мы отправились дальше на север вдоль чудного Норланда. В двух местах мы остановились, чтобы взять сушеной рыбы – пищу для собак. Мы прошли мимо Торхаттена, Семи Сестер, Всадника, мимо Ловунена и Трэнена в открытое море, мимо Лофотенских островов[106] и всей прочей красоты. Смелые могучие богатыри один за другим проходили перед нами, один другого величественнее и прекраснее. Это настоящий мир саг, страна грез.

Словно боясь что-либо упустить, мы подвигались очень медленно.

12 июля пришли в Тромсё, где предстояло взять уголь и различное снаряжение: меха, камусы (сапоги из оленьей шерсти[107]), финские каньги (непромокаемые сапоги), альпийскую траву (Sennegrás)[108], сушеное оленье мясо и т. п., запасенные неутомимым другом экспедиции Макком.

Тромсё оказал нам холодный прием. Налетел сильный северо-западный шторм с метелью и градом. Скалы, низменности и крыши домов целый день лежали под снегом. Это был самый неприятный июльский день, когда-либо пережитый мною. Старожилы Тромсё уверяли, что не помнят такого июля. Но, быть может, они говорили это из боязни, чтобы мы не подумали, что у них всегда стоит такая погода; ведь от города, где в Иванов день ходят на лыжах, можно всего ожидать.

На следующий день был завербован новый член нашей экспедиции – Берн Бентсен. Бравый парень. Первоначально он предполагал дойти с нами до Югорского Шара, но потом остался с нами до конца плавания и оказался настоящей находкой. Он был мастером на все руки, всегда жизнерадостным и неутомимым затейником.

После двухдневной остановки в Тромсё пошли дальше. Восточнее Нордкапа, или Магерё, в ночь на 16-е нас застигла такая сильная волна, что пришлось укрыться в Келл-фьорд, чтобы получше разместить груз на «Фраме», заполнить бункера углем и т. п. Мы не пожалели потратить на это целых два дня, чтобы подготовиться как следует к переходу до Новой Земли.