Вернер Гильде - Непотопляемый «Тиликум»
Порядки на верфи тогда были суровые. Плотников нередко накрывал врасплох дождь, и они промокали до нитки. Переодеваться в сухое считалось излишним баловством. Лучшей сушилкой было собственное тело. Поэтому старые плотники, как и старые матросы, вечно страдали ревматизмом и ишиасом.
Мой друг доктор Мартенс здесь, в Виктории, полагает, что у прочих людей, которые никогда не были ни на верфи, ни на кораблях, болезни те же самые, да сверх того еще много других, морякам несвойственных. Мне самому уже за шестьдесят, а ревматизма у меня нет. Не иначе как тогда, на Крюкау, целебные грязевые ванны помогли.
Спасение еще теснее сблизило меня с Никелем. Он показал мне множество хитрых плотницких приемов. Без него в первый год на верфи я бы мало чему научился.
— Расчет тут несложный, — сказал Никель, — первый год — ты на побегушках, второй год — учишься, а третий — работаешь, как заправский плотник, только с ученическим жалованьем.
Итак, я с нетерпением ждал, когда наступит второй год обучения. 1 января 1875 года пришло шестеро новых учеников. Теперь обязанность накрывать на стол переходила к ним.
Никель переговорил с Маасом, и меня включили в его бригаду. Тут уж дело пошло всерьез. Я постигал тайны рейнландских футов и английских дюймов и как «последнюю новинку» осваивал сантиметры и метры, только входившие в обиход. Никель хотел, чтобы я разбирался во всем, что делается на верфи.
Запас леса у «Шюдера и Кремера» был свыше трехсот кубометров. Часть бревен вручную распиливали на доски. Два человека, один на помосте над бревном, второй — на земле под ним, тягали вверх-вниз большущую продольную пилу. Вверх-вниз, вверх-вниз. Каждый день с семи утра до семи вечера. А летом — с шести утра до семи вечера, и все вверх-вниз, вверх-вниз. Работа у пильщиков была постоянная, науки плотницкой не требовала, и сами они были местными, эльмсхорнскими жителями. На каждый корабль — а наши корабли были от 20 до 30 метров длиной — требовалось от 50 до 60 кубометров леса. Я научился распознавать различные породы леса и знал, что куда идет. Мог определить, выдержанный лес или «зеленый».
Капитаны, по чьему заказу строились суда, постоянно контролировали, добротен ли лес. Лучшей гарантией хороших качеств судна была тогда профессиональная гордость корабельных плотников. Лес зачастую выдерживался не столь долго, как это было означено в договоре между будущим капитаном и «Шюдером и Кремером». При достаточно хорошем качестве древесины в работу пускали и доски, что «помоложе». Ну, а если уж лес был совсем «зеленым», десятник шел к мастеру Маасу и заявлял протест. Тут уж конторе приходилось доставать лес у других хозяев.
На разбивочном плазе[17] я познакомился с плоскостной разверткой сложных корабельных обводов. Мы хранили там шаблоны шпангоутов и прочих важнейших строительных деталей. Дерево распаривалось горячим паром и выгибалось, обретая при этом чудесные формы судового корпуса. На глазок и с помощью шаблонов заготовки доводились до высшей степени точности, и начиналась сборка. Своими собственными руками мы создавали настоящие, удивительно гармоничных пропорций корабли!
В основном на нашей верфи строили эверы. Корпус у эвера полный, с плоским днищем. Если в гавани во время отлива эвер сядет в ил, он не ляжет на борт, как это случилось бы с судном, имеющим острый киль. Полный корпус обеспечивает также незначительную осадку при весьма вместительном трюме.
По верфи разнеслась новость. Капитан Келль заключил контракт с герром Кремером. После подписания договора капитан частенько наведывался на верфь вместе с герром Кремером. Ему хотелось посмотреть место, где возникнет его новый корабль. Большинство капитанов были одновременно и владельцами судов, но, как правило, не единственными: в пай вступали их родные и знакомые. Эвер вообще считался хорошим капиталовложением.
Спустя некоторое время контора передала мастеру Маасу чертежи. Маас пришел с ними на плаз и долго совещался с тамошним начальством. Когда единство по всем вопросам было достигнуто и плазовая бригада полностью разобралась в чертежах, начали переносить отдельные части с бумаги в натуральную величину прямо на просторный пол плаза.
Мы снимали с плаза все необходимые размеры, после чего и начиналась настоящая постройка. Часть плотников изготовляла шпангоуты, другая — ладила на стапеле подставки, на которые потом кладется киль. На кили шел в основном красный бук. Брусья из этого дерева были короче проектной длины корабля, поэтому киль пришлось делать составным, намертво скрепляя между собой отдельные его части стяжными болтами и скобами. К килю с помощью угольников-книц прочно крепились фор— и ахтерштевень. Теперь уже было видно, что строится действительно корабль, а не какаянибудь там сухопутная телега.
На следующий день мы начали установку шпангоутов.
— Корабль устроен как человек, лежащий на спине, — сказал Никель. — Киль — хребет, а шпангоуты — ребра.
Наконец шпангоуты были установлены, и тут настал великий час мастера Мааса. Он дотошно прощупал весь набор, промерил толщину и кривизну шпангоутов и отметил места, требующие доводки. Потом лучшие плотники теслами — плотницкими топорами с поперечным клинком — старательно выбрали все эти лишние толщины и неверности. Не спеша выбирали, с предельной аккуратностью: ведь от плотницкого мастерства зависели в дальнейшем и внешний вид, и ходовые свойства эвера.
Абсолютно точно по чертежу деревянное судно построить невозможно. Очень уж дерево — материал капризный. На солнышке ссохнется, в дождь разбухнет, то и дело размеры меняются. Только искусство опытного мастера способно сбалансировать великое множество всевозможных отклонений.
Работы шли своим чередом. Над корпусом трудились уже и другие бригады. Поверх киля, чтобы прочнее соединить его со шпангоутами, мы проложили еще один брус — кильсон. Другие бригады занимались изготовлением пайолов — дощатого настила с внутренней стороны днища, предохраняющего груз от сырости. Ставили продольные связи — стрингеры, усиливали конструкцию угольниками-кницами. Оставалось обшить борта да настлать палубу — и корпус готов.
Все работы были не из легких. И все-таки душа моя пела от радости. Я видел, как созданный моими руками день за днем на стапеле растет красавец корабль. Каждая его деталь ручной работы, и пусть я не все делал сам, но, случись необходимость, и я сумел бы сделать любую из них.
Постройка эвера длилась примерно полгода. За два года настоящего ученичества (первый не в счет) я участвовал в постройке пяти парусников. Поковки мы получали из кузницы, которая находилась в Родермунде, совсем близко от нас. Там весь день грохотал большой падающий молот. Берег Крюкау был зыбкий, и удар чувствовался издалека. Во всех домах метров за двести дребезжали оконные стекла и качались картины на стенах. Жители этих домов трудились в основном на верфях или в кузницах, поэтому каждый удар означал для них: работа есть.
