Солнце слепых - Виорэль Михайлович Ломов
– Где работаешь? – спросила она.
– Ты же слышала, капитаном.
– В чиновники не пошел?
– Не пошел, а не вышел, мордой. Ты-то как?
– Да так, в театре. Жизнь летит, не замечаешь, как летит. Туманов перетащил в Питер.
– Это я понял.
– Его протекция, понятно, и помогла мне устроиться в театр. Тридцать лет прошло… С ума можно сойти! Такая прорва лет…
Зажегся свет.
– Что без света? – спросила Лида.
– Комары налетят, – Федор прикрыл окно.
– Зрители! Екатерина Александровна! Капитан! Супруга капитана! Прошу вас в зрительный зал! Театр полон…
– Ты все еще любишь ее? – спросила Лида, ужасаясь тому, что задала этот вопрос.
– Я? – не менее дурацки переспросил Федор. – Кого?
До начала действа Федор обратил внимание на обувку Анны Семеновны. Черные туфли на платформе были, скорее всего, отечественные.
– Нарушаете традицию, Анна Семеновна. К кимоно хороши деревянные колодки.
– Колодки – это в Китае, кэп. А ноги обязательно бинтовать. Но это только для девочек.
– А, ну да.
Глава 5. Разговор
Когда стали расходиться, то есть уже за полночь, Анна Семеновна предложила Екатерине Александровне пройтись по ночному городу пешком, подышать свежим воздухом. «Dum spiro, spero!»11 У Кати болела голова, но отвязаться от проректора, видимо, не удастся. Вот уж, правда, репей в хвост!
– Вы там, в столицах, поди, совсем забыли воздух провинции?! – воскликнула та, как только они оказались на улице, скопившей за день весь жар и вонь лета. Екатерина Александровна сказала, что она уехала из Нежинска всего-то тридцать лет назад, но Анна Семеновна не услышала и продолжала: – Изумительный воздух! А вы, ребята, идите, идите-идите, мы сами. Правда, они у меня молодцы? Пойдемте, Екатерина Александровна! Вам – туда.
Пошли.
– Вы давно знаете капитана? – игриво спросила Анна Семеновна.
Екатерине Александровне не составило особого труда подыграть ей:
– Еще когда он ходил в нахимовцах.
– Ведь вы… жили с ним? – Анна Семеновна не была уверена, но, будучи женщиной, знала что спрашивает. – Прошу прощения, если вас это как-то смущает.
– Жили, – просто ответила Катя. – И прожили около года. Мы были женаты.
– А-а, – Анна Семеновна не поверила. – Давно?
– Сразу после войны. Тридцать пять лет прошло – даже не верится. Мне тогда этот возраст, тридцать пять лет, казался запредельным.
Анна Семеновна уныло кивнула, ей после войны как раз и было тридцать пять лет.
– И как он… в семейной жизни? – спросила она.
«Никак тетенька хочет замуж?» – удивилась Катя.
– Потрясающ. Герой-любовник.
– Да, у него это на лице написано. Не воспринимайте только меня буквально.
– Да кто ж сегодня воспринимает кого буквально? Косвенно-то порой ничего не поймешь.
– Да, молодежь сейчас по нулям. И он всегда такой?
– Какой?
– С фантазиями?
– Я думаю, это у него не фантазии. Это его мир, куда нам нет входа.
– Да? – явно озадачилась Анна Семеновна. – Таки вот и нет?
– Таки вот и нет.
Они обе рассмеялись.
– Он верит всему, – неожиданно разоткровенничалась Катя; она хотела, было, оборвать себя, но почему-то не смогла, в самой накипело. – Казалось бы, после войны, весь израненный, места живого на нем нет, семья вся погибла… Я тогда медсестрой в госпитале была.
«Вон оно что! Все понятно теперь, все понятно».
– «Дон Кихота» прочитал в двадцать пять лет, как третий раз на свет родился после второго ранения, и верит всему! Даже не «верит», он знает, что это так и было.
– Интересно, – покачала головой Анна Семеновна, – интересно…
– И знаете, что он сказал по поводу прочитанного?
– Любопытно, любопытно, что же?
– Что он – «видел» его! Видел и хорошо знает. Я ради интереса попросила описать облик Дон Кихота, не просто, что как жердь и общеизвестное, а поподробнее, любимые его словечки. Федор без труда сделал это. Я потом все это, (все!) нашла у Сервантеса. Но у Феди были еще какие-то мелочи, какие видит только очевидец. Люди театра грешат этим – «дописывают образ».
Анна Семеновна покусывала в раздумье губы.
– И я думаю сейчас, – продолжила Екатерина Александровна, – что он имел в виду себя.
– То есть как это? – вздрогнула Анна Семеновна.
– То, что он видел Дон Кихота своими глазами, а не просто прочитал о нем. Как человек театра, вы знаете, как это может быть.
– Я так и знала, я так и знала.
– Я поверила Феде после того, как он вдруг сказал: «Зря Сервантес подтрунивает над Дон-Кихотом. Дон-Кихот, на самом деле, как видит, так и поступает».
– Но при всем при том у капитана удивительное чувство юмора, – сказала Анна Семеновна.
– Я бы сказала: сарказма, – не согласилась Катя. – Юмор он допускает только к тем, кого любит, а к остальным у него сарказм. В войну он много передумал. Это даже странно было для его возраста. Я многих нагляделась в госпитале. Большинство там не то что «думали» о чем-то, большинство просто биологически существовали. Некоторые даже госпиталь воспринимали как вторую линию фронта, на которой надо элементарно, без всяких мыслей в башке и уж, конечно же, без высоких материй, выжить.
– Да, он сущий ребенок. Ваши дети с вами живут?
– Нет, – быстро ответила Катя. – А ваши?
– Мои – кто где. Все в меня, и все от разных отцов. Оно так даже спокойнее – никакой гемофилии. Денис, это сын, тоже в городе на Неве. И про пиратов он тоже рассказывал?
– Про пиратов? – не поняла Катя. – Вы имеете в виду…
– Пиратов, я имею в виду – пиратов, корсаров, буканьеров, как там их еще…
– Кажется, ничего. Про войну-то и то скупо рассказывал. Он тогда долго сжат был, как пружина. Я иногда боялась его, – вдруг призналась Катя и подумала: «А может, оттого я так легко и ушла от него?»
Глава 6. Медсестра Катя
Федор спал плохо. Было душно, были мысли, и ночь тянулась, как доклад. Да и Лида, похоже, маялась без сна, но с закрытыми глазами. Она ворочалась с боку на бок, а Федор отодвинулся на самый край кровати, чтобы не прикасаться к ней. И причиной его бессонницы была вовсе не
