Т. Креве оф Барнстейпл - Федька-Зуек — Пират Ее Величества
До возвращения «Елизаветы» испанский король и помыслить не мог об английских кораблях в Тихом океане. Об авантюре Джона Оксенхэма, собравшего на панамском побережье пару пинасе из деталей, притащенных симаррунами на спинах от Номбре-де-Дьоса, попытавшегося было поразбойничать, но вскоре схваченного, он знал, но всерьез это не принимал. Нечего в этом деле было принимать всерьез. А вот если Дрейк… Связать известие о Дрейке на пороге Тихого океана с информацией о флотилии, вышедшей из Плимута год назад и направляющейся якобы в Египет, он не смог. Хотя в свое время усомнился в восточном направлении сей экспедиции и даже разослал предостережения всем губернаторам испанских владений района Караибского моря — чтоб не ослабляли бдительность перед возможным нападением.
Теперь же Дрейк (страшный «Дракон»: написание этой фамилии со словом «дракон» по-испански практически совпадает) — в Южных морях! Филипп распорядился изготовить и разослать инструкцию по отражению нападения английских пиратов. Но пока инструкция была разработана, согласована со всеми заинтересованными инстанциями и дошла до адресатов — время ушло. В июле 1579, когда уточненный текст инструкции дошел до Перу, Дрейк уже «обработал», и весьма успешно, все перуанское побережье и… И опять исчез непонятно куда. Пол-испанской империи молились жарко и усердно о его гибели…
Глава 26
ПИРАТЫ В СТРАНЕ СОКРОВИЩ…
118 января 1579 года ремонт «Золотой лани» был успешно закончен — и на следующее утро (а это был понедельник: снова Дрейк сам для себя устанавливал счастливые приметы и дни!) она вышла в море. Становилось жарко не просто по-летнему, а по-африкански! Берега стали совершенно безлесными, затем вообще голыми, без травы и кустов. Последний дождь англичане видели в Баия-Саладо, и был он единственный за месяц!
Дрейк начал волноваться из-за пресной воды. В Баия-Саладо-то воды было вдоволь. Но впереди пустыня, около двух тысяч миль предстояло идти мимо берега, где ни рек, ни ключей. А «Золотая лань» не могла забирать большой запас пресной воды: во-первых, на небольшом судне попросту не было необходимого места для хранения водных запасов, а во-вторых, и запасенную воду в тропиках приходилось периодически менять, потому что она портилась. А тут безводье на берегу — ну так неудобно!
В поисках свежей воды, ни за чем другим, высадились у местечка Тарапака, в южных пределах Перу. Поодаль от самого не то селения, не то жалкого городишки. Выслали лазутчиков в сторону Тарапаки. Те вернулись глубоко разочарованными: нищее, пыльное, заброшенное Богом и проклятое людьми поселение, дома глинобитные, по улицам ходят тощие длинные свиньи. Куры роются в толстой пыли. Душно. Скучно…
Дождавшись возвращения разведки, Дрейк послал дюжину матросов на поиски свежей воды. Поскольку сомнительно было, чтобы воду так просто было обнаружить в этом жалком краю, решили покуда не выливать начавшую портиться воду Бухты Сладкой. Добытчики отправились с уже пустыми емкостями.
Первое, что они увидели, высадившись на берег — спящего испанца. Толстый небритый брюнет оглушительно храпел и, не просыпаясь, отмахивался от жирных медленных мух. Рядом валялась опорожненная фляжка. Подняли, понюхали: ну да, ром из дешевеньких, вонючий, но крепкий. А на чем он валяется, то и дело потирая шею и взмыкивая? Ого! Мешок был наполнен чем-то твердым, неудобным, — и испанец сполз с него, не переставая храпеть. Англичане осторожно оттащили мешок, заглянули в него и обалдели! Серебро! В слитках! Один, два, три… Тринадцать слиточков, каждый дукатов этак по двести пятьдесят или даже по триста! Что было дальше? Ах, дальше. Ну, как писал преподобный Флетчер, в котором добыча всякий раз пробуждала крайнюю язвительность к папистам: «Нам не хотелось будить испанца — но пришлось, против нашей воли, причинить ему эту неприятность. Дело в том, что мы решили во что бы то ни стало освободить несчастного от его заботы, мешающей ему спокойно, спать. Мы взяли на себя его ношу — как подобает добрым христианам. И нелегкая ноша эта уж не отягощала его более и не мешала спать».
Источника возле Тарапаки англичанам найти не удалось. Второго мешка с серебром, увы, тоже… Зато там подробно рассмотрели то, что впервые видели мельком в Кокимбо, на тридцатом градусе южной широты: обыкновенные пшеничные поля в необыкновенном и даже невероятном месте: на самом берегу моря. Тогда парни из Девоншира оторопели:
— Эти испанцы — они что, того? Больные? Соленые ветры с моря… Да сюда и брызги в шторм долетают, конечно. Все к чертовой бабушке сгниет на корню!
Тогда так никто им и не объяснил, зачем это и почему: в проклятом Кокимбо было и ни до этого, и ни до чего: единственное место на всем тихоокеанском побережье испанских владений в Новом Свете, где англичане получили такой ожесточенный отпор, что отошли, не разграбив город. Собственно, если всерьез приналечь, во всю силу, справились бы. Но адмирал на предложение мистера Томаса Худа, бывшего в начале экспедиции командиром «Пеликана», а теперь ставшего одним из помощников капитана «Золотой лани», взять это проклятое Кокимбо во что бы то ни стало, ответил:
— Нет, Томас. Нам не с руки терять людей сейчас. Впереди у нас самое главное, то, что потребует всех сил. Тогда каждый человек понадобится. Господь с ними, с этими упрямыми кокимбосами — мы уходим!
А у Тарапаки испанец, до икоты перепуганный встречей с еретиками вот так, нос к носу, вдруг, посреди мирного поля, — объяснил им, трясясь от страха, что тут уж очень сухо. Все лето дует южный ветер и дождя не бывает. Вообще! А у самого берега часто бывают туманы. И поскольку зимой они чаще, и зима здесь теплая, кто-то лет десять назад додумался сеять пшеницу два раза в год и на самом морском берегу, прямо у кромки прибоя! И ничего, кое-какой урожай бывает: сам-три, сам-четыре, редко когда более. Да более и не надо: мука из этой пшеницы слабая, легко солодеет. На четыре месяца после уборки зимнего урожая хватит, да на два — летнего, а на полгода казна выдаст…
Продолжая поиски источника свежей воды, англичане высадились чуть севернее этой самой Тарапаки. И нашли тропу, неизвестно откуда и куда идущую, по которой богато одетый испанец гнал караван из восьми лам. Каждый из этих безгорбых американских верблюдов (Флетчер упрямо называл лам «перуанскими баранами», твердя, что верблюд горбом-то и знаменит, и значит, сочетание «безгорбый верблюд» есть такой же нонсенс, как «благочестивый богохульник», и употребляться не должно!) нес вьюк из двух небольших мешков. Когда караван остановили и в эти мешки залезли — оказалось, что в каждом ровно по полсотни фунтов чистого серебра! Уже освидетельствованного и клейменого пробирной палатой города Потоси! «Мы не могли допустить, чтобы испанский джентльмен — как-никак, благородная особа! — превратился в погонщика. Поэтому, не дожидаясь просьб с его стороны, мы сами предложили свои услуги и стали подгонять перуанских баранов. Но так как сей испанский джентльмен не смог толком объяснить нам дорогу — нам пришлось взять на себя и выбор пути. А вскоре после того, как мы с ним расстались, мы, с нашим новым багажом, оказались около своих лодок». Так описал конец этого эпизода преподобный Флетчер.
