Эмилио Сальгари - Жемчужина Лабуана (сборник)
Сандокан же боролся со своим противником на палубе, пытаясь покончить с ним голыми руками. Ему удалось повалить туга и схватить за горло, однако индиец сопротивлялся упорно. Его плечи и горло были смазаны кокосовым маслом, и в конце концов он выскользнул из рук Сандокана. Он уже вырвался и встал на колени, когда пират, обладавший мгновенной реакцией, свалил его страшным ударом кулака.
– Готов! – закричал Сандокан. – Держитесь крепче, друзья! Я иду к вам на помощь.
Он готов был броситься на корму, когда почувствовал, что сзади его схватили за шею. Индиец, сраженный его страшным ударом, все же очнулся и бросился со спины.
– Как! – воскликнул пират. – Ты еще жив? Так иди же, составь компанию рыбам!
Он резко нагнулся и ловким приемом перебросил противника через себя. Несчастный, тщетно цепляясь за борт, головой вниз полетел в воду. В этот момент крик боли раздался на корме, сопровождаемый взрывом ругани Янеса. Погонщик, который бился бок о бок с ним, упал, сраженный ударом в грудь.
Но тугам рано было торжествовать; в тот же миг с проломленной головой упал и один из них. Это был старый шкипер. Тремал Найк, воспользовавшись неверным шагом своего противника, нанес ему страшный удар топором. Старик раскрыл руки, выпустил кинжал и рухнул на палубу, обливаясь кровью.
Покончив со своим противником, Сандокан одним взглядом оценил ситуацию и сразу понял, что в самом опасном положении находится Янес, на которого нападали трое. Не раздумывая, он бросился другу на помощь и сразу сбил с ног одного. Другой, испугавшись, бросился на корму, но удар веслом достал его сзади. Он упал на колени, выронив нож, но тут же поднялся и, перескочив через борт, бросился вниз головой в лагуну.
Сандокан был готов уже атаковать и последнего противника Янеса, но тот неожиданно упал и распростерся на палубе. Нож португальца пронзил ему сердце.
Два туга, с которыми бился де Люссак, видя, что игра уже проиграна, побежали на нос и тоже бросились в воду, исчезнув среди листьев лотоса и тростника, которые росли здесь на отмели, соединяющейся с островком.
На борту оставался только противник Тремал Найка, самый крепкий и самый храбрый из всей банды, который яростно сражался с бенгальцем, с ловкостью зверя избегая ударов топора.
Сандокан уже замахнулся было веслом, чтобы покончить и с этим негодяем, когда Янес перехватил его руку.
– Не надо: он нужен нам живой, мы заставим его говорить.
Вдвоем они кинулись на туга сзади, повалили и связали его собственным арканом, валявшимся тут же на палубе.
Глава XXII
Сирдар
Пленник, захваченный ими в этой кровавой схватке, был красивый молодой человек, сложенный, как Геркулес, с тонкими и правильными чертами лица, что могло указывать на принадлежность к высокой касте, несмотря на то что кожа его была темна, как у молангов.
Уже связанный, он закричал Тремал Найку, который еще угрожал ему топором, покрытым кровью старого шкипера:
– Убей же меня: я не боюсь смерти! Мы проиграли, так убей же меня!..
Он еще бился, тщетно пытаясь разорвать узы, но видя, что это ему не удается, лег ничком, не говоря больше ни слова и не выказывая страха перед участью, которая его ожидала.
– Господин де Люссак, – сказал Сандокан, – сядьте рядом с этим человеком, чтобы он не сбежал. Если попытается, покончите с ним ударом ножа. Дышит ли еще погонщик?
– Он умер в тот же миг, – ответил Янес. – Бедняга! Нож его врага так и остался в ране.
– Но я за него отомстил, – сказал Сандокан. – Ублюдки! Они продумали свой коварный замысел, мы живы только благодаря Аллаху.
– Но как они узнали, что мы здесь?
– Это нам скажет пленник. А пока очистим палубу от мертвецов. Этим до райских ворот плыть недолго.
Они побросали в воду трупы тугов, тело же погонщика положили в каюте, накрыв брезентом, чтобы позже с честью похоронить его. Они вылили на палубу несколько ведер воды, чтобы смыть кровь, и сориентировали паруса по ветру. Потом приволокла на корму пленника, поскольку нужно было следить за рулем.
– Вот что, юноша, – предложил ему Сандокан без обиняков. – Тебе придется выбирать, предпочитаешь ты жить или умереть в страшных мучениях? Предупреждаю только, что мы люди, которые не шутят; ты только что сам это видел.
– Что вы от меня хотите? – спросил юноша.
– Узнать кое-какие вещи, которые нам необходимы.
– Туги не выдают тайны своей секты.
– А ты знаком с йоумой? – резко спросил Тремал Найк.
Туг вздрогнул, и страх молнией мелькнул в его глазах.
– Я знаю секрет этого питья, которое развязывает языки и которое заставит говорить даже самого упрямого немого. Листья йоумы, немного лимонного сока и зернышко опия… Как видишь, у меня есть рецепт, и я им воспользуюсь, если будет нужно. Так что бесполезно упрямиться. Все равно мы заставим тебя заговорить.
Янес и Сандокан с удивлением смотрели на Тремал Найка, не понимая, о каком таинственном питье идет речь. Де Люссак кивнул и улыбнулся, одобряя слова бенгальца.
– Решай, – сказал Тремал Найк. – Время не ждет.
Юноша вместо ответа несколько мгновений пристально смотрел на бенгальца, потом спросил:
– Ты отец девочки, так ведь? Тот страшный охотник змей и тигров, который когда-то похитил Деву пагоды?
– Кто тебе это сказал? – спросил Тремал Найк.
– Шкипер пинаса.
– От кого он это узнал?
Молодой человек не ответил. Он опустил глаза, и лицо его странно исказилось, но не от страха. Казалось, в его душе происходит какая-то мучительная борьба.
– Что тебе сказал этот подлый предатель? – спросил Тремал Найк. – Все вы мерзавцы и негодяи!
– Да! – неожиданно воскликнул юноша и рывком, несмотря на веревки, встал на колени. – Да, негодяи, вот их имя! И трусы! Они безжалостные убийцы, и я проклинаю тот день, когда вступил в их ужасную секту.
Он опустил голову и добавил сдавленным голосом:
– Будь проклята моя судьба, которая сделала меня, сына брамина, сообщником их преступлений. Кали или Дурга, под одним или под другим именем, богиня крови и убийств, я проклинаю тебя! Ты ложное божество!
Тремал Найк, Сандокан и оба европейца, удивленные этой речью и страстным тоном, которым была произнесена она, слушали молча. Было ясно, что в этом человеке, которого они принимали за одного из самых фанатичных и решительных приверженцев страшной богини, происходит какая-то перемена.
– Так, значит, ты не туг? – спросил, наконец, Тремал Найк.
– Я ношу на моей груди знаки этих трусливых сектантов, – сказал юноша с горечью. – Но душа моя осталась душой брамина.
– Ты разыгрываешь комедию? – не поверил де Люссак.
– Пусть я потеряю свое спасение, пусть мое тело после смерти превратится в самое отвратительное насекомое, если я лгу, – сказал юноша.
