Я служил на флоте - Руслан Георгиевич Илаев
Поднялся на командный пункт к командиру, доложил ему о проведенной операции, о состоянии матроса Мелехова. Рассказал о странном поведении флагманского врача. Вот тут — то командир меня и просветил.
— Когда вы с Корнаевым оперировали матроса, твой начальник Кононенко подслушал по — видимому мой разговор с командиром бригады. Говорили с комбригом об операции, он меня заверил, что в случае благополучного исхода будет ходатайствовать перед командующим эскадры о присвоении тебе и Корнаеву высоких правительственных наград. Вас решили представить к орденам Красной Звезды. Решение комбрига я поддержал. Оперировать больного в шестибальный шторм может только врач, обладающий большим мужеством и ответственностью.
Это хорошая часть нашего разговора, Руслан, а теперь о плохом, — командир тяжело вздохнул и продолжил, — все таки, скорее всего Кононенко подслушал мой разговор с комбригом. Он быстро набросал текст о проведенной операции, но заменил вас собою- якобы в тяжелых штормовых условиях он один прооперировал матроса Мелехова. Аккуратно подделал мою подпись и передал матросу в помещение ЗАС. Матрос телеграмму в Москву отправил, но засомневался в подлинности документа и принес мне написанный рукой Кононенко текст с моей подделанной подписью. О случившемся я доложил комбригу, а он — командующему эскадрой.
Результат такой: орден Красной Звезды Кононенко аннулировали. Командир эскадры и командир бригады предложили ему уволиться в запас по выслуге лет. Предупредили, что в случае отказа его дело передается в суд офицерской чести, со всеми вытекающими последствиями. Кононенко согласился с первым вариантом. Выслугу в льготном летоисчеслении он набрал, но подполковника уже не получит. А теперь о самом печальном, — Лев Борисович сочувствующе посмотрел на меня и продолжил, — орден Кононенко аннулировали, но и вы с Корнаевым к орденам представлены не будете. Дважды за одно дело не награждают. Ты пожалуйста не расстраивайся и не переживай, у тебя еще все впереди. Ну и Корнаева тоже успокой.
— Лев Борисович, — обратился я к командиру, — я еще обрадоваться не успел, не то чтобы переживать. Разрешите идти?
И получив разрешение, вышел с командного пункта. Подходя к каюте, я думал: «Рассказать Славе об услышанном от командира или нет? Ему будет крайне неприятно узнать, по чьей вине он не получил правительственную награду. И расстроится надолго, переживать будет. Нет, Слава, ничего я тебе рассказывать не буду».
Изобразив на лице подобие радости, открыл дверь каюты и перешагнул через комингс. В каюте со мной проживал помощник командира по снабжению. Звали его Саша Гапонов. Направляясь к командиру, попросил Сашу организовать стол. Шагнув в каюту, заметил, что Слава что — то оживленно обсуждает с Гапоновым. Увидев меня входящего, быстро попытался убрать кисть левой руки за спину. Обратил внимание и на то, как они сразу же сменили тему разговора. Саша разлил водку в стаканы, и мы выпили за здоровье больного.
— Послушай, Слава, правой рукой ты стакан держишь, но закусывать будешь все равно левой. Третьей руки у тебя нет. А теперь покажи левую кисть и объясни, почему она оказалась забинтована, ведь уходя, я оставил тебя в полном здравии.
Корнаеву ничего не оставалось, как поведать свою историю.
— Когда ты к командиру пошел, в каюту заглянул Саша. Он-то и рассказал мне о проделках флагманского врача. Оказывается, офицеры на корабле были уже осведомлены о мошенничестве Кононенко с орденом и живо обсуждали это между собой. Отношения с Александром Стефановичем у меня были всегда натянутые, мы друг с другом и разговаривали сквозь сжатые зубы и только на служебные темы. А тут такая новость от Гапонова. Ну я и завелся… Схватил твою стеклянную пепельницу со стола и пошел к нему в каюту выяснять отношения. Саша мне вслед кричит, что в каюте его нет, он, мол, минут десять назад видел его на верхней палубе с вещами. Поднялся наверх, смотрю, стоит негодяй у трапа, рядом чемоданчик, в руках- кожаный бушлат.
Я ему и говорю:
— Слышал, что увольняют Вас по несоответствию. Вот я и думаю, как легко стало дышать. Наверно, потому что — гавно — то уплывает…
Ну он мне левой и отвесил пощечину на глазах у дежурного офицера и помощника дежурного по кораблю. Я в долгу не остался — твоей пепельницей раза два приложился к его лицу и голове, после чего пепельница от удара о его голову разбилась у меня в руке. Порезы от стекла на ладони глубокие, но сухожилия не задеты. Твой Любченко мне раны зашивал. Молодец какой…
На боевой службе «Сознательный» находился еще пять месяцев. Честно и с достоинством выполнив свой воинский долг, мы вернулись в Севастополь. Через три месяца нашего командира приняли в Ленинградскую военно-морскую академию им. Кузнецова, и он убыл по новому месту назначению. Командиром эсминца «Сознательный» стал наш старпом Василий Степанович Лату. Слава Карнаев был назначен флагманским врачом 30-ой дивизии. Выйдя в запас, остался с семьей на постоянное место жительства в Севастополе. Больше я с ним никогда не встречался. В июне 1982 года меня перевели на Краснознаменный Балтийский флот. Новое место моей службы называлось Кронштадтская дивизия надводных кораблей охраны водного района Ленинграда. Недавно через интернет поинтересовался дальнейшей судьбой эскадренного миноносца «Сознательный». Оказалось, что Лату В.С. был его последним командиром. В 1988 году эсминец «Сознательный» был выведен из состава Черноморского флота, расформирован и сдан на слом.
В гостинице "Советская"
Вот уже третий год подряд в свой очередной плановый отпуск старший лейтенант Асланов приезжает в холодную северную столицу. Но не любоваться достопримечательностями Ленинграда, красотой фасадов зданий и сокровищницами Эрмитажа и кунсткамеры. Третий год подряд он штурмует кафедру абдоминальной хирургии при военно-медицинской
