Тим Пауэрс - На странных берегах
Наиболее распространенное мнение среди обитателей Нью-Провиденса по этому поводу в первые недели жаркого лета можно было свести к единой фразе: «Поживем — увидим». Некоторые — такие, как Филип Дэвис, — намеревались убраться подальше к тому моменту, как Роджерс со своей военной свитой ступит на берег острова, а другие — главным образом Чарли Вейн со своей командой — собирались остаться и дать решительный отпор любым поползновениям непрошеных гостей из-за Атлантики. И все же большинство было настроено принять предложение об амнистии и навечно изгнать из своих кошмаров призрак церемониального серебряного весла, которое нес палач, сопровождая осужденных пиратов на виселицу, священника, толпы и последнего узла, который моряк увидит в своей жизни. В конце концов, уж если жизнь под новым управлением им не понравится, всегда можно украсть лодку и отправиться к какому-нибудь другому острову. Две сотни лет назад испанцы предусмотрительно позаботились о том, чтобы завезти на эти острова свиней и прочую живность. И потому жить на острове, питаясь копченым мясом и фруктами, право, не самая горькая доля. Однако райская жизнь браконьеров закончилась лет сто назад, когда Испания решила изгнать этих безобидных обитателей со своих земель. Деваться им было некуда, разве что в море. И вскоре Испания пожалела о своем необдуманном шаге, поскольку изгнанники превратились в морских разбойников — а острова стали их охотничьими угодьями.
Зелень джунглей была расцвечена спелыми апельсинами, как зеленый шелк золотыми монетками, и даже люди, выросшие в Англии, следуя примеру местных обитателей, разнообразили свою пищу, добавляя к ней плоды тамаринда, манго и папайи. Плоды авокадо, мясистые и тяжелые, время от времени гулко шлепались на песок, отчего испуганно вздрагивали пираты, не привыкшие видеть эти плоды спелыми.
Приготовление пищи занимало теперь основную часть дня на Нью-Провиденсе. Во-первых, потому, что неминуемое прибытие Вудса Роджерса по крайней мере значительно отодвигало пиратские набеги, предоставляя людям возможность больше времени уделять своим желудкам. А во-вторых, новый кок с «Кармайкла» оказался не просто компетентным, но даже согласился готовить сразу для нескольких команд в обмен на помощь в доставке и обработке припасов. Например, за три недели с тех пор, как «Кармайкл» прибыл в бухту, было предпринято семь «буйабессных предприятий», когда все население острова — пираты, проститутки, торговцы, детвора — выходили при отливе в гавань и, вооруженные сетями и ведрами, ловили самую разную морскую живность, из которой потом Шэнди варил бесподобное блюдо. И когда все это кипело и булькало в котлах сразу на нескольких кострах вдоль берега, ароматы шафрана, корицы и перца разносились так далеко, что пираты клялись — команды судов учуят их задолго до того, как увидят остров.
Месяц близился к концу, и дни становились все длиннее, и все больше народу собиралось вокруг шлюпа «Дженни» и «Кармайкла», потому что они должны были отчалить двадцать третьего числа, в субботу, увозя с собой замечательного кока.
В пятницу днем Шэнди плыл на лодке из бухты, где «Кармайкл» стоял уже почищенный, на киле, готовый к спуску на глубокие воды. Смуглые мускулистые руки Джека Шэнди орудовали веслами, и корабль проплывал мимо под стук топоров, освобожденный от лесов.
К концу месяца, сказал он себе, я смогу добраться до Кингстона, получить кредит, после чего наведаться с визитом в Порт-о-Пренс, в... фамильное поместье.
Теперь, когда он увидел яркие цвета западных небес, морей и островов, он уже не чувствовал того недоумения, как тогда, когда впервые увидел рисунок в письме, которое отыскал его поверенный: широкие веранды и окна большого дома Шанданьяков в Порт-о-Пренсе, с раскачивающимися на ветру пальмами, зарослями гигантских папоротников на заднем плане, пролетающей над крышей стаей попугаев; все это теперь казалось гораздо более достижимым, реальным и осязаемым, ничуть не похожим на изображения фантастических поселений на Луне.
После смерти старого Франсуа Шанданьяка, его отца, поверенный Джона отыскал до сих пор неизвестного Джону кузена в городе Байонна, и этот кузен передал ему пачки писем от тетушки с Гаити, где — как Джон всегда смутно помнил — жили его дед и дядюшка. Эти письма, а затем и изыскания в лабиринтах актов, записей смертей и браков, отказов от права наследования и заверенных судом завещаний в конце концов пролили свет на ситуацию, которая заставила Шанданьяка расторгнуть помолвку с дочерью преуспевающего торговца углем, оставить свой пост в фирме текстиля и купить билет на «Кармайкл», чтобы отправиться в другое полушарие: Джон узнал, что, оказывается, дедушка на Гаити, умерший в 1703 году, завещал своему старшему сыну Франсуа, отцу Джона, дом, плантации сахарного тростника и весьма приличную сумму, и что сводный брат Франсуа, Себастьян, тоже проживавший на Гаити, представил поддельные документы, свидетельствующие о смерти старшего брата.
В результате своего мошенничества Себастьян унаследовал поместье, а Франсуа Шанданьяк, даже не имея представления о свалившемся на него наследстве, продолжал из года в год давать представления, постепенно нищая, пока не умер в полном одиночестве, без гроша в кармане. По сути, его дядя не только ограбил своего брата, но и убил его.
Джек налег на весла, словно это могло приблизить его к ненавистному дядюшке. Ему вспомнился разговор с хозяйкой убогой гостиницы, где умер его отец. Джон Шанданьяк отправился туда, как только получил известие о смерти отца, и щедро поил старуху тягучим голландским джином, пытаясь заставить сосредоточиться на бродячем кукольнике, чье тело снесли по лестнице ее гостиницы четырьмя днями раньше. Она наконец вспомнила это маленькое происшествие.
— Ah, oui, — сказала она, улыбаясь и кивая. — Oui. C’etait impossible de savoir ci c’etait le froid ou la faim[3].
Его отец либо насмерть замерз, либо умер с голоду, отметил про себя Джон тогда, и никто в этой грязной лачуге даже не знает, от чего именно.
У Джека Шэнди не было ни планов, ни идей — как поступить, когда он доберется до Порт-о-Пренса. Хотя он и прихватил с собой свидетельство о смерти отца для французских властей на Гаити, однако поверенный предупредил его, что предъявить обвинение жителю другой страны, находящейся в другом полушарии, практически невозможно. Поэтому Шанданьяк и решил сам отправиться туда, где жил его дядя Себастьян. Он мог только догадываться, с какими проблемами ему придется столкнуться: ведь ему, иностранцу, предстояло предъявить уголовное обвинение, нанять местного адвоката и выяснить, какие — если вообще они существуют — местные законы были при этом нарушены... Нет, он просто знал, что должен оказаться лицом к лицу с дядей: пусть тот знает, что преступление раскрыто, что он виновник смерти обворованного брата...
