Cecil Forester - Мичман Хорнблауэр
Хорнблауэр стряхнул с себя воспоминания недавнего детства, чтобы заняться более насущными проблемами. Серое небо, насколько мог судить его неопытный глаз, не предвещало перемены погоды. Он послюнявил палец и поднял его, глядя на компас, чтобы определить направление ветра.
– Ветер отходит чуток позападнее, сэр, – сказал Мэтьюз, повторявший его движения.
– Именно, – согласился Хорнблауэр, поспешно вспоминая недавние уроки обращения с компасом. Курс, чтобы пройти Уэссан на ветре был норд-ост-тень-норд, это он помнил. Как бы круто они ни положили шлюпку, круче чем восемь румбов к ветру она не пойдет. Всю ночь они дрейфовали на плавучем якоре, потому что слишком северный ветер не позволял ему взять курс на Англию. Восемь румбов от норд-ост-тень-норд будет норд-вест-тень-вест, а сейчас ветер был даже чуть западнее. В крутой бейдевинд они пройдут Уэссан на ветре, даже с некоторым запасом на случай непредвиденных обстоятельств, держась подальше от подветренного берега, как и подсказывали Хорнблауэру книги по навигации и собственный здравый смысл.
– Мы поставим парус, Мэтьюз, – сказал Хорнблауэр. Рука его по-прежнему сжимала сухарь, который отказывался принимать непокорный желудок.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр окликнул французов, сгрудившихся на носу. Им и без его ломанного французского было ясно, что надо поднимать плавучий якорь. Но это оказалось не так просто сделать в перегруженной шлюпке, где не было и фута свободного места. Мачта была уже установлена и люггерный парус готов к подъему. Два француза, осторожно балансируя, выбрали фал, и парус поднялся на мачту.
– Хантер, берите шкот, – скомандовал Хорнблауэр. – Мэтьюз, берите руль. Положите ее в крутой бейдевинд на левый галс.
– Есть в крутой бейдевинд на левый галс, сэр.
Французский капитан со своего места на середине судна внимательно наблюдал за происходящим. Он не понял последнего, решающего приказа, но смысл его дошел до него достаточно быстро, когда шлюпка развернулась и установилась на левом галсе, направляясь в сторону Англии. Он вскочил, громко протестуя.
– Ветер дует в сторону Бордо, – произнес он, размахивая руками. – Мы добрались бы туда завтра же. Почему мы идем на север?
– Мы идем в Англию, – сказал Хорнблауэр.
– Но… но это займет неделю! Неделю, если ветер останется попутным. Шлюпка… она слишком перегружена. Мы не выдержим шторма. Это безумие.
Хорнблауэр знал, что капитан скажет, уже когда тот вскочил, и потому не трудился вникать в его доводы. Он слишком устал и слишком страдал от морской болезни, чтобы вступать в споры на чужом языке. Он попросту не обращал на капитана внимания. Ни за что на свете он не повернет шлюпку к Франции. Его морская карьера только началась, и пускай она подпорчена уже гибелью «Мари Галант», Хорнблауэр не собирался долгие Годы гнить во французской тюрьме.
– Сэр! – сказал капитан. Сидевший рядом помощник присоединился к его протестам, потом они обернулись к команде и объяснили, что происходит. Матросы сердито зашевелились.
– Сэр! – начал капитан снова. – Я настаиваю, чтобы вы взяли курс на Бордо.
Он двинулся было в сторону Хорнблауэра, кто-то из французов начал вытаскивать отпорный крюк – оружие достаточно опасное. Хорнблауэр вынул из-за пояса пистолет и направил на капитана. Тот, увидев дуло в четырех футах от своей груди, отпрянул назад. Хорнблауэр левой рукой вытащил второй пистолет.
– Возьмите, Мэтьюз, – сказал он.
– Есть, сэр, – послушно отвечал Мэтьюз, затем, выдержав почтительную паузу, добавил: – Прошу прощения, сэр, может быть вам стоит взвести курок?
– Да, – отвечал Хорнблауэр в отчаянии от своей забывчивости. Он со щелчком взвел курок. Угрожающий звук заставил капитана еще острее ощутить опасность: в качающейся шлюпке взведенный и заряженный пистолет смотрел ему в живот. Он в отчаянии замахал руками.
– Пожалуйста, – взмолился он, – направьте пистолет в другую сторону.
– Эй, ты, отставить, – громко закричал Мэтьюз: французский моряк пытался незаметно отдать фал.
– Стреляйте в каждого, кто покажется вам опасным, Мэтьюз, – сказал Хорнблауэр.
Он так стремился принудить их к повиновению, так отчаянно хотел сохранить свободу, что лицо его исказил звериный оскал. Никто, глядя на него, не усомнился бы в его решимости. Он не остановится ни перед чем. Третий пистолет оставался у Хорнблауэра за поясом, и французы понимали, что при попытке мятежа не меньше четверти их погибнет прежде, чем удастся одолеть англичан, и капитан знал, что погибнет первым. Выразительно размахивая руками – он не мог отвести глаз от пистолета – капитан велел своим людям прекратить сопротивление. Ропот стих, и француз стал молить.
– Пять лет я провел в английской тюрьме во время прошлой войны, – говорил он. – Давайте договоримся. Поплывем во Францию. Когда мы доберемся до берега – где вы захотите, сэр – мы высадимся, а вы сможете продолжать путь. Или высадимся все вместе, а я употреблю все мое влияние, чтобы вас и ваших людей отправили в Англию по картелю, без обмена или выкупа. Я клянусь в этом.
– Нет, – сказал Хорнблауэр.
До Англии проще добраться отсюда, чем от Бискайского побережья Франции, что же до остального, Хорнблауэр достаточно слышал о новом французском правительстве, вынесенном революцией на вершину власти, чтобы не сомневаться: они не отпустят пленных по ходатайству капитана торгового судна. А опытных моряков во Франции мало, его задача – не дать этим двенадцати вернуться.
– Нет, – сказал он снова, в ответ на очередные уговоры капитана.
– Может, двинуть ему в челюсть, сэр? – спросил Хантер.
– Нет, – снова сказал Хорнблауэр, но французский капитан видел жест и догадался о его смысле. Он смолк и угрюмо опустил голову, но тут же поднял ее при виде взведенного пистолета, по-прежнему лежавшего у Хорнблауэра на колене и нацеленного капитану в живот. Во сне палец может нажать на спуск.
– Сэр, – сказал он, – умоляю вас, уберите пистолет. Это опасно.
Взгляд Хорнблауэра был холоден и безучастен.
– Уберите, прошу вас. Я не буду мешать вам командовать шлюпкой. Я обещаю.
– Вы клянетесь?
– Да, клянусь.
– А они?
Капитан с жаркими объяснениями повернулся к своей команде. Те нехотя согласились.
– Они тоже клянутся.
– Очень хорошо.
Хорнблауэр начал убирать пистолет за пояс и едва вспомнил поставить его на предохранитель, как раз во время, чтобы не прострелить себе живот. Все погрузились в апатию. Шлюпка ритмично вздымалась и опускалась, это было куда приятнее, чем резкие толчки на плавучем якоре. Желудок Хорнблауэра постепенно успокоился. Юноша две ночи не спал. Голова его клонилась на грудь, потом он постепенно привалился к Хантеру и мирно уснул, а шлюпка, подгоняемая свежим ветром, держала прямой курс на Англию.
