Лев Толстой - Свет маяка
ПСК сбавил обороты, уступая дорогу командирскому катеру. Печально и строго запел с высоты крейсерских площадок горн, приветствуя командира. Протяжные звуки сигнала «Захождение» ложились на душу торжественно и отрадно. Крылову вспомнилось вдруг, что капитан первого ранга Соколов одинок, и что на корабль он возвращается ночевать, и что у него, наверное, уже никогда не будет семьи, потому что вся жизнь его прошла на этом стальном острове. С упоительной отрешенностью подумалось, что и его, крыловская, жизнь пройдет в этой же броне, ибо нет у него ничего более дорогого, чем этот красавец крейсер, одна из самых громадных военных машин, созданных когда-либо человечеством.
С этими горными мыслями Крылов шагнул на обледенелый трап, козырнул дежурному офицеру и нырнул в зев водонепроницаемой двери шкафута правого борта. В железном коридоре он с жадностью вдохнул родной запах теплого машинного масла, щей, краски, свежепеченого хлеба, карболки, перегретого пара и еще чего-то неуловимого, что составляет подпалубный дух любого военного корабля. Привычно гудели вентиляторы. Матросы в белых робах и синих беретах разбегались с боевых постов — только что сыграли отбой внезапного учения по отражению атаки ракетных катеров, и теперь бачковые спешили на камбузную площадку занять очередь за хлебом, сахаром и маслом к вечернему чаю. Дежурный по кораблю вот-вот должен был возгласить по трансляции: «Команде пить чай!» Однако самые проворные уже гремели чайниками в поперечном проходе у самоварной выгородки.
Крылов с легкой улыбкой человека, к которому вернулась после долгой болезни способность сызнова ощущать красоту окружающего мира, жадно ловил биение, звуки, запахи корабельной жизни. Отныне он причислял себя к ней навечно и беззаветно. В каюте сосед, валявшийся с книжкой на койке, встретил его радостным возгласом:
— Старик, специально для тебя! Слушай! «В квартире порядочного, чистоплотного человека, как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего — ни женщин, ни детей, ни тряпок, ни кухонной посуды…» Это Чехов!
Крылов, удивившись не столько справедливости чеховской мысли, сколько тому, что Сысоев ударился в классику, взял у него книгу и прочел сам. Изречение принадлежало не совсем Чехову, а герою «Записок неизвестного человека», но все равно было приятно отыскать столь авторитетное подтверждение своим недавним выводам.
— Айда гонять чаи! — Сысоев накинул на плечи китель. Он ни о чем не расспрашивал, и Крылов благодарно отметил про себя, что подобная деликатность возможна лишь на больших военных кораблях, защищенных от тлетворного влияния берега широкой полосой рейда.
В кают-компании, полупустой по случаю большого субботнего схода, веяло легкой грустью. Офицеры, которым выпало торчать на корабле в воскресенье, лениво звенели ложечками в стаканах, грызли желтые шарики витаминов и перебрасывались односложными фразами. По столам ходил список фильмов — ставили крестики, выбирали картину. В салоне командир дивизиона движения пытался сыграть на роялине «Болезнь куклы» Чайковского, но его все время сбивало на «сделать хотел козу, а получил грозу». Костяной постук бильярдных шаров мешался с аккордами роялины, звоном чайного стекла, гудом вентиляторов, криком ночных чаек, похожим на визг несмазанных уключин. Крылов испытал вдруг прилив особенного уюта, от которого сладко заныло в деснах: «Я дома!»
За столом зенитного дивизиона два лейтенанта в новехоньких погонах вели с глубокомысленным видом ученый спор — прорежет ли крейсер на полном ходу большой противолодочный корабль или нет, чей таранный отсек прочнее.
— Прорежет и не вздрогнет, — убеждал один другого. — А линию главного вала вынесет, как прямую кишку.
Крылов улыбнулся. Спор напоминал рассуждения гоголевских мужиков: доедет ли колесо до Казани… Полгода назад он и сам, наверное, вел подобные разговоры. И вот теперь смотрит на юнцов с усмешкой искушенного воина. Как быстро мужают на кораблях люди…
Укладываясь спать, Крылов подумал, что Зоина свадьба, должно быть, еще продолжается, и ему захотелось точно так же, как тогда, в банкетном зале во время затянувшегося «горько!», чтобы сию секунду вахтенные радиолокаторщики обнаружили неопознанные воздушные цели и по всему кораблю затрезвонили колокола громкого боя… Динамик вдруг и в самом деле щелкнул — Крылов приподнялся на локте, — но скучный голос дежурного по кораблю распорядился с напускной строгостью:
— Задраить водонепроницаемые переборки! Ночное освещение включить!
По трансляции грянул гимн, отпевая день, ушедший в прошлое.
…От яростного дребезга авральных звонков крейсер вздрогнул, как вздрагивает живое существо, разбуженное врасплох. Пробные обороты гребных валов дали почти одновременно с колоколами громкого боя.
— Учебно-боевая тревога. Корабль экстренно к бою и походу приготовить!
Крылов метнулся сначала к себе, в низы, в электростанцию, но оттуда его «высвистали» в ходовую рубку, надо было срочно проверить агрегат, входивший в заведование крыловской группы. Лейтенант копался в раскрытом блоке и краем глаза наблюдал за капитаном первого ранга Соколовым. Он впервые видел командира не перед строем, не в кают-компании, а в настоящем морском деле, на главном командном посту.
У рыбаков шла мойва, и потому подходы к полигону были сплошь в красно-зелено-желтых отличительных огоньках: сейнеры сновали, почти не обращая внимания на крейсер, резавший волну на среднем ходу. Однако лихача пришлось призвать к порядку красной ракетой, пущенной почти над самой надстройкой. Из рубки выглянул заспанный капитан, оглядел громаду приближающегося корабля и нехотя отвернул вправо.
На крейсере работали все локаторы, кроме стрельбовых станций, но командир то и дело выходил на крыло — вскидывал бинокль. Не то чтобы он нервничал или не доверял операторам, он делал это скорее сам для себя, почти рефлекторно, не вмешиваясь в распоряжения вахтенного офицера.
В косом и сильном свете прожектора лицо его состояло из одних бликов да провально-черных теней и потому казалось молодым и хищным. Ремешки бинокля были аккуратно пропущены в прорези шинельных лацканов. Белая каемка стоячего воротничка обегала шею, словно полоска отбойной пены — борта корабля.
Крылов откровенно любовался каперангом, забыв про разобранный блок. Вот человек, которого не заботило, как добыть в военторге ковер без очереди или квартиру в Ленинграде, хотя не было у него ни того, ни другого. Вот человек, который не знал воплей младенцев, женских слез, измен, настырного, семейного счастья с дачным вареньем, двуспальным ложем и ночными поцелуями, отдающими зубной пастой. Жизнь его прошла в страстях иного мира: на сколько миль отстоит корабль от счисленного места, слышна ли акустикам подводная лодка, не сбавит ли обороты кормовой эшелон и как поразить врага в артиллерийской дуэли?..
