Юрий Баранов - Позывные дальних глубин

Женщина повела Непрядова какими-то задворками, мимо сарайчиков и огородов. Она шагала, не оглядываясь и быстро, словно хотела поскорее избавиться от своей неприятной обязанности. Егор еле поспевал за ней, то и дело спотыкаясь о какие-то бугорки и корни, подворачивавшиеся на тропке под ногами. Состояние неотвратимости какого-то страшного возмездия охватывало его по мере того, как они приближались к невысокой ограде, за которой просматривались могильные плиты и кресты.

Они подошли к маленькому участочку, обозначенному живой изгородью из подстриженного кустарника. Посреди площадки возвышался поросший травой холмик с железным крестом. На табличке аккуратно было выведено: «Леночка Непрядова». И две даты с разрывом в три с небольшим года…

— Вот видите, — с укоризной сказала Нонна Александровна, — Лерочка так великодушна, что даже фамилию оставила ей вашу, а не свою. Вроде как завещает вам теперь хранить самое дорогое, что у неё было.

Непрядов стоял в полной растерянности. Руками он всё время теребил плюшевого медвежонка, не зная, куда его приткнуть. Потом всё же догадался посадить мишку на могильный холмик, прислонив спинкой к кресту.

— Здравствуй, доченька, — сказал тихо, каким-то потерянным и незнакомым даже самому себе голосом. — Вот я и пришёл. Папка твой, значит.

Ответа не было. Тишина. Только птицы щебетали в гуще кладбищенских деревьев. Рядом, у колонки, не переставая журчала вода — верно, кран плохо закрывался. Взглядом Непрядов попросил, чтобы его оставили одного. Нонна Александровна понимающе кивнула и, торопливо покрестившись, направилась к выходу.

До позднего вечера, пока не стемнело, сидел Непрядов на лавке у могилы своей дочери. А душа разрывалась. Не в силах сдержаться, Егор судорожно глотал слёзы. Несчастье было сильнее его. Даже по Кате и по деду он так не убивался, как об этом маленьком человечке, которого совсем не знал. Думалось, что всё теперь в жизни для него потеряно. Может, и поутихнет терзавшая его боль, но рана в душе всё равно будет кровоточить и саднить, тревожимая совестью. Он разговаривал с дочкой как с живой, совсем не обращая внимания на редких прохожих, которые с недоумением поглядывали на него. Надо полагать, со стороны всё же странным казалось, что такой видный, представительный моряк вёл себя подобно убогому, жалобно причитающему старцу. Но для самого Непрядова это не имело никакого значения. Он продолжал говорить с воображаемой дочкой, торопясь высказаться и в этом находил для себя хоть какое-то облегчение.

Егор приходил на могилу и на другой день, и на третий, пока отпуск ещё продолжался. Каждый раз он приносил с собой какую-нибудь игрушку, стараясь тем самым как бы смягчить свою вину. Потом все имевшиеся у него наличные деньги потратил на установку кованой ограды. И больше уже ничего не мог дать своему ребёнку.

9

Возвратившись в дивизию, Непрядов сделал всё возможное, чтобы ничем не выдать своего горя. Он чётко доложил адмиралу Бахареву о своём прибытии и выразил готовность немедленно приступить к исполнению своих командирских обязанностей.

Однако от зорких глаз «двух Данил» не ускользнуло, что Егора после отпуска словно бы подменили. Глаза затуманились какой-то не проходящей грустью, жёстче обозначились скулы и морщинки глубже пролегли на лбу. Казалось, из похода он вернулся менее уставшим. А впрочем, рассудил комдив, нелегко всё же Егору Степановичу в морях пришлось, но мужик он крепкий, оклемается и на этот раз. А самому Егору ничего не оставалось, как крепиться изо всех сил. Ещё какое-то время потребуется, прежде чем он окончательно придёт в себя и станет прежним, несгибаемым рыцарем подводной глубины, каким все его привыкли видеть.

Только Вадим Колбенев догадался, что с Непрядовым творится что-то неладное. И Егору пришлось-таки рассказать дружкам, что с ним произошло. Как водится, они посидели ночку втроём, опорожнили пару бутылок водки, вместе попечалились. А Егору и впрямь стало немного легче, будто дружки часть его неподъёмного горя взвалили на свои крепкие плечи.

Но для личных переживаний времени вскоре совсем не осталось. Поступило распоряжение снова готовить атомоход к «бою-походу», и началась привычная береговая круговерть, когда утробу лодки надо было загодя наполнять всем тем, без чего в море не обойтись.

Свиделся, наконец-то, Егор со своим «непутёвым» Стёпкой. Не так уж много усилий нужно было приложить, чтобы опального курсанта из соседнего гарнизона перевести в их дивизию. Теперь Непрядов — младший стал дослуживать срочную в здешних торпедных мастерских. Виделись они по мере того, как сыну давали увольнительную в город. А случалось это не чаще одного раза в неделю. Однако Стёпке вскоре повезло: за примерную службу вскоре ему вернули его прежнее мичманское звание, в котором он проходил предвыпускную корабельную стажировку и которого лишился после подачи рапорта об отчислении из училища.

Ещё недавно Егор горел желанием круто поговорить с сыном по поводу его отступничества, если даже не предательства, по отношению к флоту. Но потом рассудил, что у Степана своя голова на плечах, к тому же далеко не глупая, раз он по результатам учёбы тянул на золотую медаль. «Да вот незадача: флотской форме предпочёл поповскую рясу», сокрушался отец. Но Степан уже твёрдо решил, что после службы непременно будет поступать в духовную академию. На этот счёт даже благословением и ручательством отца Иллариона, духовника своего, обзапасся. Знал Егор, что хоть и немощен был монах, доживавший остаток дней своих в Загорском монастыре, но всё же нашёл в себе силы приехать однажды на Севера, чтобы поддержать, укрепить духом своего крестника в трудную для него минуту. К тому же, как выяснилось, перед смертью дед просил отца Иллариона не оставлять Степана без духовного окормления, поскольку тот имел твёрдые намерения продолжать святое дело предков своих, служа Богу и вере православной.

Поняв друг друга, отец и сын, вновь помирились. Да и как мог Егор долго сердиться на сына, если роднее и ближе его уже никого не было. И не так уж важно, что поступком своим бросал тень на отцовскую партийную репутацию. Это Егор как-нибудь переживёт. Куда хуже, если бы Степан принял офицерское звание, а потом тяготился бы им всю жизнь, не находя своего места в подплаве. В конце-то концов, весь их Непрядовский род всегда по совести и личному убеждению служил Отечеству. Получалось, что сын всё же не изменил этой их семейной заповеди. Он просто выбрал свою дорогу, решив с неё не сворачивать.

А ведь были попытки наставить его «на путь истинный». В политотделе Непрядову давали понять, что не мешало бы ему по-отцовски повлиять на сына, чтобы тот покаялся в содеянном: глядишь, и офицерские погоны получил бы со временем. Только Егор уклонялся от каких бы то ни было обещаний на этот счёт, не желая портить отношения с сыном. Стёпка это сознавал и потому был особенно благодарен отцу за его терпеливое великодушие.