Майкл Поуп - Королевский корсар
Одноглазый тоже частенько его навещал, подолгу разговаривал и, несмотря на то что Кидд ему не отвечал ни словом, ни жестом, по всей видимости, оставался весьма доволен беседами.
Он похож на жреца, понял Уильям. Оставалось спросить, кем этот жрец считает своего белого гостя.
На четвертый день жрец явился к нему в особо пышном наряде, помог Кидду подняться и вывел из хижины. Оказалось, что она находится не в поселке, а на плоском возвышении шагах в двухстах от него. Рядом с ней лежал большой плоский камень, земля вокруг него была пропитана кровью и усыпана перьями. Чуть в стороне — сухое дерево, утыканное черепами, человеческими и не только.
От поселка к хижине вела узкая тропинка по гребню базальтовой скалы.
Как раз в тот момент, когда Кидд был выведен на свежий воздух, по ней двигалась странная процессия. Впрочем, ничего странного в ней не было. Впереди шагала беременная женщина, опираясь на древко копья, за ней двое мужчин несли на носилках третьего, следом шли двое молодых дикарей, оба несли в руках по паре связанных за лапы кур.
— Упа-пу, — радостно сказал жрец и согнулся в легком полупоклоне.
Несмотря на все выказываемое ему почтение, Уильяму стало не по себе. Явно ему сейчас придется участвовать в деле, в котором он ничего не смыслит. Может быть, сразу и обнаружится, что зря с ним обращались как с важной персоной и совершенно напрасно лечили.
Клото, Лахесис и Атропо разжигали костер рядом с жертвенным камнем. Одноглазый о чем-то беседовал с черепами, украшающими скелет дерева.
Кидд, испытывая зуд во всем теле, смотрел то в сторону приближающейся процессии, то на неприглядное растение, невольно выбирая себе место на этом висячем кладбище.
Разобравшись с костром, обладательницы ласковых языков затеяли пляску вокруг предмета своих лекарских усилий. Заунывно потягивая подходящую к случаю песню, они, медленно кружась, двигались вокруг Кидда.
Он отнесся к этому спокойно — наименьшее из предстоящих сегодня неудобств.
Интересно, кем они все же его считают?
Наконец процессия приблизилась.
Впереди беременная.
Нет, сказал себе шотландец, если заставят принимать роды, откажусь. Пусть делают что хотят.
Беременная представляла собой огромное, черное, пузатое чудовище в легких соломенных одежках. Щеки у нее были изъедены серыми оспинами, в некоторых скопились озера пота. Ноги с белыми пухлыми ступнями были широко расставлены, как будто она собирается родить прямо на месте. Глаза благоговейно полузакрыты.
Чего она от меня хочет, панически думал моряк, стараясь придать своему лицу самое непроницаемое выражение.
— Ама! — заявил одноглазый, и беременная начала мелко-мелко трястись.
Глаза ее закрылись полностью. Соломенная одежка осыпалась с верхней части туловища, и глазам Кидда предстали громадные, как винные мехи, груди.
— Ама! — повторил жрец.
Что этому гаду надо? Кидд недовольно обернулся в его сторону.
Одноглазый словно бы все понял. Медленно он приблизился к трясущейся женщине и мягко положил ладони ей на живот. Потом повернулся к Кидду, как бы говоря: вот так надо.
Ну, если всего лишь это…
Стараясь двигаться как можно величественнее и плавнее, моряк двинулся к беременной женщине. Приподнял руки, подержал их на весу, уговаривая подчиниться следующему приказу, и положил на живот.
Ничего страшного не произошло. Было даже чуть приятно.
Клото и Атропо тут же отвели женщину в сторону.
Перед Киддом предстали носилки. Уильям не обладал ни малейшими медицинскими познаниями, но сразу же определил, что лежащий перед ним человек не жилец. Левое плечо его было разворочено, как будто по нему раза три-четыре рубанули тяжелым топором, живот вздулся, суставы страшно опухли. Он был без сознания.
Жрец и здесь научил, что делать.
Оказывается, необходимо всего лишь опустить ладонь на раскаленный лоб и подержать несколько мгновений.
После того как Уильям проделал это, родственники умирающего бросились перед ним в пыль и стали биться головами о землю.
Это очень не понравилось Кидду. Хорошенькое дельце, подумал он. А если завтра этот парень умрет, а умрет он обязательно, а беременная отдаст концы при родах или родит мертвенького…
Додумать ему не дали. Жрец подвел к нему пару молодых соплеменников.
Юноша и девушка.
Девушка и юноша.
Так это же жених и невеста!
Несмотря на жару, Кидда бросило сами знаете во что — в холодный пот.
А жрец между тем командовал. Он взял девицу за руку и повел к хижине.
Не потащил, а именно повел.
Жених при этом не выразил ни малейшего желания протестовать.
Вслед за этим старик со всякими деликатными ужимками приблизился к Уильяму и стал ему знаками объяснять, что ему тоже надлежит прогуляться в сторону хижины.
«Черт знает что!» — от всей души подумал Уильям.
Старик настаивал. Мягко, но настаивал.
Уильям посмотрел на жениха. Тот тут же упал на колени и закрыл глаза, как давеча это делала беременная.
Ну что с вами делать!
Пришлось подчиниться силе обычая. В хижину войти можно, но никто же не заставляет его делать там то, чего от него ждут. Нет, Уильям Кидд, сын Генри Кидда, отнюдь не был девственником, он перепробовал многих поселянок и пастушек в окрестностях родового замка, имел с полдюжины незаконнорожденных отпрысков в разных частях родного графства, знал, как обращаться с женщинами, особенно если они не слишком много о себе воображают, но сейчас ему было не по себе. Конечно, эту дикарку следовало бы отнести скорее к поселянкам, чем к графиням, но он не чувствовал себя в этой хижине в своей тарелке.
Даже месячное воздержание никак не сказывалось в его организме.
При этом он понимал: предпринимать что-то надо!
Больной может умереть завтра или послезавтра, а вот то, что он отказался от выполнения своих особых обязанностей, станет ясно немедленно.
Эти идиоты его тут, кажется, обожествляют, но станут ли они это делать, когда окажется, что он… Это нехорошо, это оскорбительно! Он обратился к себе с аргументированной речью, в которой пытался доказать, что надо, надо сделать то, чего от него все так ждут. Но ему самому его собственные аргументы казались неубедительными.
Девушка сидела в углу на корточках, с закрытыми глазами. Вела себя так, как ее научили, небось все в деревне считают ее счастливой, небось старики и не помнят, когда в последний раз к ним наведывался белотелый посланец небес.
Что же делать, в конце концов?!
Эти, на улице, наверное, уже удивляются.
Как же им объяснить, что он не может заниматься этим без душевной склонности.
Катастрофа. Сейчас она откроет свои белки.
