Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой
Фрегат прошел, таким образом, мимо островов Паумоту, Маркизских, Сандвических, пересек тропик Рака под 132° долготы и направился в Китайское море.
Наконец-то мы добрались до места, где в последний раз было встречено чудовище! Все сердца бились с такой лихорадочной быстротой, что сердечные болезни неизбежно должны были получить большое распространение на фрегате. Весь экипаж был словно одержим навязчивой идеей. Люди не спали, не ели. По двадцать раз в день обманы зрения вызывали взрывы восторга, и это всякий раз обманутое ожидание держало экипаж в состоянии такого нервного напряжения, которое не предвещало ничего хорошего.
И действительно, реакция не замедлила наступить. В продолжение трех месяцев — трех месяцев, каждый день которых длился сто лет! — «Авраам Линкольн» бороздил вдоль и поперек всю северную часть Тихого океана. Фрегат кидался вдогонку за замеченными китами, делал повороты с галса на галс, внезапно останавливался, то прибавляя, то убавляя пары с риском разрегулировать машину. Он не оставил необследованной ни одной точки от берегов Японии до американского континента. Но ничего! Ничего решительно не удалось обнаружить на этом огромном пространстве! Ничего, что напоминало бы хоть отдаленно гигантского нарвала, или подводный островок, или обломок крушения, или движущийся риф, или другую какую-нибудь чертовщину! Ничего!
Началась реакция. Отчаяние пробило дорогу неверию. Тяжелое чувство овладело экипажем: оно состояло из трех десятых стыда и семи десятых обиды.
Каждому было стыдно, что он остался в дураках, поверив нелепой басне; но еще больше, чем стыд, людей терзала обида. Горы доказательств, нагромождавшихся одно на другое в течение целого года, в один день сразу рухнули, и теперь каждый думал только о том, как бы наверстать так глупо потраченное время.
Со свойственным человеческому уму непостоянством, люди из одной крайности ударились в другую. Самые горячие сторонники экспедиции стали яростными врагами ее. Неверие волной залило весь фрегат от трюмов до кают-компании, и если бы не непонятное упорство капитана Фарагута, то «Авраам Линкольн» немедленно повернул бы носом к югу.
Но эти бесплодные поиски не могли продолжаться бесконечно, «Аврааму Линкольну» не в чем было упрекать себя — корабль сделал все от него зависящее, чтобы успешно выполнить поручение. Никогда еще команда американского корабля не проявляла такого усердия и долготерпения. Меньше всего на нее падала вина за неуспех экспедиции. Повидимому, оставалось только вернуться…
Капитану Фарагуту подано было соответствующее заявление. Он отказал.
Матросы не скрывали своего недовольства, и дисциплина на судне упала. Я не хочу сказать, что на судне начался бунт, но, после недолгого сопротивления, капитан Фарагут, как в свое время Колумб, вынужден был попросить у экипажа три дня терпения: если в течение этих дней чудовище не будет обнаружено, рулевой повернет штурвал, и «Авраам Линкольн» тронется в обратный путь.
Это обещание было дано 2 ноября. Оно сразу подняло настроение команды. Люди опять стали всматриваться в волны с новым вниманием. Бинокли и подзорные трубы снова были пущены в ход. Это был последний вызов гигантскому нарвалу…
Так прошло два дня. «Авраам Линкольн» шел малым ходом. Команда придумывала тысячи способов привлечь внимание нарвала, если он находится невдалеке.
Огромные куски сала сбрасывались за борт, к вящему удовольствию акул, толпами сопровождавших фрегат. Шлюпки фрегата бороздили море во всех направлениях, исследуя каждый квадратный метр его поверхности.
Но пришел уже вечер 4 ноября, а тайна попрежнему оставалась неразоблаченной.
На следующий день, 5 ноября, в полдень истекал назначенный срок. С последним ударом часов капитан Фарагут, верный своему слову, должен был повернуть на юго-восток и покинуть северную часть Тихого океана.
Фрегат находился в это время под 31°15' северной широты и 136°42' восточной долготы. Япония отстояла от нас меньше чем в двухстах милях. Ночь надвигалась. Пробило восемь часов. Густые облака заволокли узкий серп луны, только что вступивший в свою первую четверть. Море плавно покачивало фрегат.
Я стоял в эту минуту на штирборте, облокотившись на перила палубы. Консель был рядом со мной и равнодушно глядел вперед. Матросы, забравшись па реи, осматривали все суживающийся из-за надвигающейся темноты горизонт. Офицеры направили на поверхность океана ночные бинокли. Время от времени луч лунного света, прорываясь сквозь завесу облаков, бросал свой серебристый отблеск на волны, но тотчас же тучи затягивали просвет, и все снова погружалось в темноту.
Посмотрев на Конселя, я решил, что впервые за все время этот невозмутимый человек заразился общим волнением.
— Что, Консель, — спросил я его, — последний раз представляется случай заработать две тысячи долларов?
— С позволения хозяина скажу, что я никогда не рассчитывал прикарманивать эту премию, — ответил Консель. — Правительство Соединенных штатов могло с таким же успехом пообещать премию в сто тысяч долларов, и оно не стало бы беднее от этого.
— Ты прав, Консель. В конечном счете это глупая затея, и я поступил легкомысленно, ввязавшись в эту экспедицию.
Сколько времени растрачено понапрасну, сколько нервов это стоило! Мы бы уже шесть месяцев тому назад вернулись во Францию…
— В маленькую квартирку хозяина, — подхватил Консель, — в его музей. И я бы распределил по классам ископаемых из нашей коллекции, и олений кабан, привезенный хозяином, занимал бы клетку в зоологическом саду и привлекал бы к себе любопытных со всех концов Парижа!
— Все это так именно и было бы, Консель. А теперь, в довершение всех несчастий, над нами еще будут смеяться.
— Несомненно, — спокойно подтвердил Консель, — я уверен, что над хозяином будут смеяться. Не знаю, стоит ли говорить…
— Говори, говори, Консель.
— Но я думаю, что эти насмешки заслужены хозяином.
— В самом деле?
— Когда человек имеет честь быть таким крупным ученым, он не должен рисковать…
Консель не закончил своего комплимента. Звучный голос послышался в царившей кругом тишине. Это был голос Неда Ленда. Канадец кричал:
— Эй! Эта штука здесь, под ветром, против нас.
Глава шестая
НА ВСЕХ ПАРАХ
При этом возгласе весь экипаж кинулся к гарпунщику — капитан, офицеры, матросы, юнги, даже инженеры и механики, бросившие свои машины, даже кочегары, покинувшие свои топки.
Капитан приказал остановить фрегат.
