Владимир Евгеньев - Огни святого Эльма

И вдруг София увидела Даню, который махал ей руками.

— Неужели ты хочешь уехать? Бежим скорее на корабль, там произошло что-то ужасное.

Вот что случилось где-то за полчаса до встречи Сони и Данилы:

Отец Олег висел на мачте. Верхние конечности страшно затекли. Он испытывал жуткую боль во всем теле. Священника мучила ужасная жажда. Он молился из последних сил.

А в это время Филипп бродил вдоль берега в поисках Сони и Данилы. Капитан задумался.

В его сознании проносились средневековые улочки, первые неуклюжие машины, сменившие экипажи, дымящие пароходы, которые плавали, а потом исчезли, их заменили громоздкие, но более маневренные лайнеры. «Все как по волшебству менялось, когда я выходил на сушу, — вспоминал капитан, — вырастали диковинные многоэтажные дома, женщины начинали одеваться как мужчины, появлялись стальные летающие птицы. Но люди из других веков, с которыми я общался, оставались теми же, порочными, заблуждающимися и незащищенными, тоскующими здесь на огромной планете горя и зла. И все-таки в мире мало любви и добра, и их надо искать, как жемчуг на дне море, на дне несчастных израненных людских сердец».

Филипп надеялся, что команда раскается, и проклятие будет снято. Его надежда была хрупкой, исчезающей как предрассветный туман. Но они не захотели обратиться к Богу, и это было предсказуемо. Какое им дело до его потомков, если он всегда был так жесток с командой, и его нисколько не беспокоили проблемы экипажа. Матросы его ненавидели, хотя и уважали когда-то. Они были бесконечно далеки от покаяния и религии, и жили в мире грубого труда и грубых удовольствий. Бесчеловечными приказами и наказаниями, своим вечно скверным настроением капитан создавал в и без того очень тяжелом плавании совершенно невыносимые условия. Он считал себя вправе убивать, а иначе ему не будут подчиняться и уважать. Бывали случаи, когда самые жестокие самые болезненные оскорбления сами собой рождались в его голове, и ему доставляло определенное удовольствие их произносить. Капитану нравилось задевать матросов за живое. Таким образом, он вымещал на людях собственное преимущественно плохое состояние души и страшную усталость от штормов, опасностей, невыносимых бытовых условий. На какое-то время становилось легче, но потом было еще хуже.

А ведь у матросов тоже были сердца, хотя и запрятанные глубоко под огрубевшую от штормов, солнца и тяжелой жизни кожу.

А после проклятия Филиппа перестали бояться, ведь он уже не мог никого покарать. Капитан чувствовал ненависть матросов и обиду на прошлое, которая жила в их сердцах, как память о войне или стихийном бедствии. О таких вещах вроде бы забываешь, но стоит кому-нибудь напомнить, и боль оживает с новой силой. Он старался с ними как можно меньше общаться, Филипп принимал участие в управлении кораблем в шторм, но только через боцмана и штурмана. Питер Ван Гольф был единственным человеком, который не держал на него зла. А Дирк был слишком рационален, он хотя и ненавидел капитана, но понимал, что в шторм без знаний и навыков Филиппа не обойтись.

Это воспоминания пронеслись в голове капитана за минуту. Команда не раскается, чтобы спасти его потомков и снять проклятие никогда, им нет никакого дела до Господа Бога, для них покаяние подобно отказу от женщин и алкоголя, чтобы заработать себе теплое местечко в раю. Филипп невесело усмехнулся. Он решил поговорить с Соней и Данилой, может, ему станет легче. Но капитан не знал, где они и пошел к кораблю посмотреть, нет ли их там.

И тут он увидел, что кто-то распят высоко на мачте. Капитан сразу догадался, что это отец Олег.

Последний не то крикнул, не то громко простонал что-то нечленораздельное.

Филипп подумал, что надо освободить его, вдруг служитель Господа все-таки убедит матросов раскаяться. Это последняя надежда, тонкая ниточка, которая может привести к спасению. Как огни лайнера, проплывающего мимо их злосчастного корабля и отправляющегося в другую жизнь, пусть сложную и трагическую, но все-таки нормальную и даже иногда счастливую. Капитан часто наблюдал за уплывающими кораблями, но оставался в своем вечном кошмаре. Да и что могло произойти? Ни одно судно не могло взять на борт капитана Летучего Голландца. И все равно в душе Филиппа при появлении кораблей просыпалась детская наивная непонятная надежда, что нечто может произойти и изменить его участь. Но другие суда всегда исчезали, и все оставалось по-прежнему.

У капитана перед глазами стояло лицо Сони такое юное, но уже омраченное страданиями. Она была хорошей девочкой, и он верил, что когда-нибудь она будет счастлива после всех потерь и горестей. Филипп часто думал и о Даниле. И сейчас снова вспомнил о нем: «Даня такой славный веселый умный, наверно, таким же был мой сын. Так умиляет детская наивность, искренняя любовь к жизни. Если бы в моих силах было сохранить жизнь Дани не исковерканной не испорченной. Но я не смогу. В нем уже чувствуются недостатки, которые приведут к порокам конфликтам проблемам. Такова жизнь, и все равно мне хочется ему помочь, защитить от ошибок.

Эти девочка и мальчик, мои единственные потомки, оставшиеся в живых, они должны создать семьи, любить и разочаровываться, совершать глупости и страдать, щуриться от солнца и улыбаться первому снегу. Но у них не будет настоящей жизни, они обречены вечно скитаться по морю в шторм, стать призраками, как и все на моем проклятом корабле. Нет, я не могу этого допустить. Сейчас попробую снять отца Олега с мачты, хотя понятно, что хватаюсь за соломинку».

Филипп полез по мачте вверх. Он легко поднимался по вантам, так как не раз проделывал это в прошлом. И вот капитан уже добрался до верхней реи, где висел отец Олег. «Святого отца надо снять, но как? Священник может не удержать равновесие, когда освободится от веревок». Капитан легко развязал узел вокруг ног отца Олега, его, видимо, затянули кое-как. Оно и понятно, вряд ли кто-нибудь думал, что проповедника будут спасать. Настроение у Филиппа поднялось. Вот, сейчас священнослужитель спустится и все будет хорошо. Может быть, он своими проповедями уговорит всех раскаяться. Почему-то в тот момент такой исход, казавшийся капитану совершенно невероятным пятнадцать минут назад, виделся вполне реальным.

— Вот, теперь ноги у вас свободны, вы привязаны некрепко, все будет нормально, держитесь, — почти весело сказал капитан на хорошем английском, — будь я помоложе лет на триста-четыреста, освободил бы вас за одну минуту, а так придется еще повозится.

— Я держусь, не волнуйтесь, — прохрипел отец Олег. — Правда, ноги затекли, и, кажется, сейчас упаду, ужасная боль в руках. Но ничего я тренированный человек. Вы сами держите равновесие, а я уж как-нибудь справлюсь.