Джозеф Конрад - Лорд Джим. Тайфун (сборник)
Это было что-то грозное и стремительное, как будто мгновенно разбился огромный сосуд, наполненный яростью. Казалось, будто что-то взрывается вокруг судна, потрясая воды, взбивая водяные столбы: точно огромная плотина разметалась по ветру. В одно мгновение люди потеряли друг друга. Такова разделяющая сила ветра: он изолирует человека. Землетрясение, оползень, лавина настигают человека случайно – как бы бесстрастно. А яростный шторм атакует его, как личного врага, старается скрутить его члены, обрушивается на его мозг, хочет вырвать у него душу.
Джакс был оторван от своего капитана. Ему казалось, что он закружился в воздухе. Исчезло все; на секунду он потерял даже способность думать; затем рука его нащупала один из столбиков поручней. Он склонен был не верить в реальность происходящего, но отчаяние его от этого не уменьшилось. Несмотря на свою молодость, он уже видывал бури и никогда не сомневался в своей способности вообразить самое худшее, но это настолько превосходило силу его фантазии, что казалось совершенно несовместимым с существованием какого бы то ни было судна. Быть может, он усомнился бы и в себе самом, если бы в данный момент не был всецело поглощен борьбой с неведомой силой, пытавшейся оторвать его от поручней. Кроме того, в нем было убеждение – он не совсем еще уничтожен, ибо чувствует, что полузадушен, разбит и тонет.
Ему казалось, что по чьей-то вине он надолго был оставлен здесь один с единственной опорой в виде этих перил. Дождь мочил его, хлестал по нему, стекал с него струями. Он тяжело дышал, и проглатываемая им вода была то пресной, то соленой.
Большею частью он держал глаза закрытыми, как бы боясь лишиться глаз в чудовищном порыве стихий. Когда он решился открыть на мгновение глаза, он почувствовал некоторое нравственное облегчение, отличив зеленую полоску света от фонаря на правом борту, слабо озарявшую полет дождя и брызг. Он видел, как эта полоска скользнула по поднявшейся волне, которая затемнила ее, видел, как гребень волны, рассыпавшись, внес своим шипением свою долю шума в бушевавшую стихию, и в ту же минуту подпорка была вырвана из его рук. Брошенный на спину, он почувствовал, что лежит в воде и поднимается вверх.
Первой его мыслью было: все Китайское море обрушилось на мостик. Затем, рассуждая более здраво, он вывел заключение, что очутился за бортом. И пока волна трепала его, крутила и швыряла, он мысленно повторял: «Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой!»
Вдруг, с бешенством отчаяния, он принял безумное решение выбраться отсюда. И он стал колотить руками и ногами. Но, едва начав эту мучительную борьбу, он обнаружил, что тут, подле него, находится чье-то лицо, непромокаемое пальто и сапоги. Он яростно за них уцепился, потерял их, снова нашел, еще раз потерял и наконец почувствовал, что его крепко обхватила пара толстых рук. И в свою очередь он крепко обнял толстое, сильное тело. Он нашел своего капитана.
Они барахтались, сжимая друг друга в объятиях. Вдруг вода схлынула, отбросив их к стенке рулевой рубки; задыхающиеся и избитые, они поднялись на ноги и уцепились за что попало.
Джакс был потрясен, словно избежал невероятного оскорбления, направленного лично против него. Его вера в себя ослабела. Он стал кричать бесцельно тому, кого ощущал подле себя в этой зловещей темноте: «Это вы, сэр? Это вы, сэр?» – пока виски у него не заболели. И в ответ он услышал голос, с досадой выкрикнувший ему, словно издалека, одно слово: «Да!» Снова волны хлынули на мостик. Он, беззащитный, принял их прямо на свою непокрытую голову, цепляясь за что-то обеими руками.
Движения судна были нелепы. Накренялось оно с какой-то устрашающей беспомощностью: ныряя, оно словно летело в пустоту, а затем всякий раз наталкивалось на стену. Стремительно ложась на бок, оно снова выпрямлялось под таким невероятным ударом, что Джакс чувствовал, как оно начинает вертеться, точно человек, оглушенный дубинкой и теряющий сознание. Ветер выл и неистовствовал во тьме, и, казалось, весь мир превратился в черную пропасть. Бывали минуты, когда струя воздуха, словно всасываемая тоннелем, ударяла о судно с такой силой, что оно как будто поднималось над водой и висело в воздухе, трепеща всем корпусом. Затем снова начинало метаться, брошенное в кипящий котел. Джакс силился собраться с мыслями и хладнокровно обсудить положение.
Море под тяжелым натиском ветра вздымалось и обдавало нос и корму «Нань-Шаня» снежными брызгами пены, растекающейся в темноте по обеим сторонам судна. И на этом ослепительном покрове, растянутом под черными облаками и испускающем синеватый блеск, капитан Мак-Вер замечал изредка несколько крохотных пятнышек, черных, как эбеновое дерево, – верхушки люков и лебедок, подножие мачты, стену рубки. Вот все, что он мог видеть на своем корабле. Средняя же часть, скрытая мостиком, на котором находились он сам и его помощник, закрытая рулевая рубка, где стоял рулевой, охваченный страхом, как бы его вместе со всей постройкой не снесло за борт, – средняя часть походила на полузатопленную скалу на берегу. Она походила на скалу, упавшую в кипящую воду, которая заливала ее, бурлила и с нее низвергалась, – на скалу во время прибоя, за которую цепляются потерпевшие крушение люди; только эта скала поднималась, погружалась, раскачивалась без отдыха и срока, словно, чудесным образом оторвавшись от берега, шествовала, переваливаясь, по поверхности моря.
Сокрушающий шторм с бессмысленной яростью разрушителя ограбил «Нань-Шань»: трисели были сорваны с линьков, накрепко привязанный тент тоже сорван, брезент разорвался, поручни согнулись, мостик смело и снесло две шлюпки. Никто не видел и не слышал, как они исчезли, – словно растаяли под ударами и натиском волн. Уже позднее, на фоне белой пены высокой волны, низвергающейся на середину судна, Джакс мельком увидел две пары черных шлюпбалок, но без шлюпок, вынырнувших из плотной черноты, развевающийся конец каната и окованный железом блок, прыгающий в воздухе; тут только узнал он о том, что произошло за его спиной, на расстоянии каких-нибудь трех ярдов.
Он вытянул шею, разыскивая ухо своего капитана. Он нашел его, коснувшись губами, – большое, мясистое, очень мокрое. И взволнованно крикнул:
– Наши шлюпки снесены, сэр!
И опять он услышал голос – вымученный, слабый, но разительно спокойный среди этого беспримерного диссонанса звуков, как будто принесшийся из какого-то забытого мирного края, далеко за пределами этих бушующих черных масс. Опять он услышал человеческий голос – хрупкий и неукротимый звук, который может передавать беспредельность мысли, намерений и решений, звук, который донесет уверенные слова в тот последний день, когда обрушатся небеса и свершится суд, – снова он услышал его; этот голос кричал ему откуда-то издалека:
