Френсис Мэсон - Король абордажа
— Бедняга так плохо выглядит. Дай-ка мне тортилью.
Свирепая ярость исказила лицо Пепиты:
— Ты рехнулся, Тома? Это же английский врач, известный еретик.
— На пути на Голгофу Иисусу Христу помог только один человек.
Он грубо рванул с ее плеча плетенную из травы корзинку и вытащил две пышные тортильи. С поразительной скоростью для таких неуклюжих и кривоватых ног Тома метнулся к решетке, швырнул тортильи и пробормотал:
— Господь с тобой, — и вернулся обратно.
Глаза Дэвида увлажнились, когда он оторвал кусок от первой тортильи; он начал очень медленно жевать; ему хотелось как можно дольше растянуть наслаждение от подарка — к тому же после длительного пребывания в заключении у него выпали почти все зубы.
Когда он дожевал первую лепешку, то вернулся к окну. Да, гостиницы, таверны и бордели, наверное, сегодня полным-полнехоньки; в прошлом году город и вполовину так не веселился.
Сквозь решетку он разглядел в толпе нескольких друзей дона Андреаса, богатых купцов, поверенных и королевских офицеров, которые проходили, позвякивая длинными мечами. С непривычным снисхождением эти кабальеро здоровались с самыми захудалыми лавочниками, которые сгибались в низком поклоне и призывали благословения на своих благородных покровителей.
По Плаца Майор проходила процессия с факелами, знаменами и импровизированными танцами, отчасти Дэвид мог наблюдать ее из окна.
— И подумать только, до Мерседес всего каких-то триста ярдов, — пробормотал Дэвид. В последнее время он стал разговаривать сам с собой. — Дон Андреас, наверное, занят, как и в прошлом году. — У него потекли слюнки, когда он вспомнил изобилие еды, вина и ликеров. — В патио будет играть музыка, и, наверное, будут говорить о том же, о чем обычно болтают на вечеринках в Джеймстауне. Наверное, дома теперь тоже пляшут и поют, раз с Английской республикой покончено раз и навсегда.
Накатившая слабость заставила его присесть на деревянную скамью, которая вместе с охапкой соломы и кувшином воды составляла все убранство камеры. Хотя он и научился перемещаться без излишних движений, тяжелые кандалы, сковывавшие его лодыжки, глухо звякнули.
— Когда эти проклятые святоши снова потащат меня на допрос? — пробормотал виргинец. — Смогу я устоять против них в этот раз? Как мне повезло, что после первой же пытки я свалился с приступом перемежающейся лихорадки. Да будет благословен брат Иеронимо, который заявил, что я обязательно умру, если меня будут допрашивать до того, как ко мне вернутся силы — хотя я и не понимаю, почему он заступился за меня.
К своему удивлению, Армитедж не питал ненависти к брату Иеронимо. В конце концов, пираты из команды Рикса, Гасконца, Морриса и других их пошиба применяли те же пытки.
— Если каким-нибудь чудом мне удастся сбежать, то мне понадобятся все мои силы, не говоря уж о том, что мне придется работать руками. — Его плечи, вывернутые на дыбе, все еще плохо двигались и нестерпимо болели.
Он чувствовал какую-то дикую гордость, потому что терпел боль без единого крика и ни разу не отказался от своей веры.
Прямо под окном тюрьмы прозвучал гитарный аккорд и девичий смех, который резко оборвался поцелуем.
Спасение? Если бы он томился в заточении на атлантическом побережье, то у него еще оставалась бы надежда, он вспомнил тех бедняг, которых сам помогал освобождать из темниц Ла-Глории.
Его тревожило отсутствие вестей о Моргане. Может, он убит или серьезно ранен? Или, как многие и предсказывали, его призвали в Англию к ответу за незаконную атаку на Порто-Бельо?
Загремел поворачиваемый ключ, и наиболее доброжелательный из его двух тюремщиков распахнул дверь камеры.
— Вставай, английская собака, к тебе гости. — А потом он неожиданно добавил: — И счастливого Нового года тебе.
— Брат Пабло!
— Пошли тебе Господь благословение, сын мой. — Францисканец вошел тихо, словно ожившее привидение.
— Счастливого Нового года, — горько ответил пленник. — Но если ты снова пришел, чтобы спасать мою душу, то лучше не трать понапрасну время.
— Нет, мой бедный Давидо, я здесь не для того, чтобы читать проповедь. — Старик шагнул вперед, пошарил в недрах своей рясы и вытащил оттуда кабанью ногу, пирожки и даже кожаную флягу с вином. — Мне придется отвечать за это, — пробормотал монах, — но бери, Давидо, и пусть милостивая Божья Матерь ускорит твое обращение.
Второй раз за этот вечер глаза Дэвида наполнились слезами, и ему пришло в голову, что ни одна живая душа в Англии, Виргинии или на Ямайке не поверит в то, что папистский священник может быть таким милосердным по отношению к протестанту.
— Скажи, дон Андреас здоров?
— Да, и процветает. Восстановление Порто-Бельо привело к улучшению торгового снабжения Панамы в этом году.
— А что… дониселла Мерседес?
— Она с каждым днем становится все прелестнее, — улыбнулся брат Пабло, — и, боюсь, слишком много говорит о тебе, это может помешать ее счастью.
— Пожалуйста, передай, что я все так же ей предан. А что стало с моими книгами, рисунками и работами?
Старый монах быстро отвернулся.
— Я… я не знаю. Нет, это неправда, бедный Давидо. Их… их сожгли, все по приказу святой инквизиции.
— Сожгли! Боже, Боже мой! — Армитедж трясущейся рукой закрыл лицо. Погиб его многолетний труд, бесценные знания, добытые у уже исчезнувших с лица земли индейских племен. Рукописи уничтожены — все было напрасно!
— Ох, брат Пабло, ты, наверное, ошибся. Они не могли этого сделать, — выдохнул он, — не могли уничтожить такие редкие и бесценные знания, которые могли пойти на пользу всему человечеству!
— Увы. Я хотел бы ошибаться.
Дэвид поднял на него полные отчаяния, воспаленные глаза,
— Но зачем? Зачем? ЗАЧЕМ? Ведь ты прекрасно знаешь, что в моих записях не было зла, не было ничего аморального или идущего против религии!
Мягкая рука брата Пабло легко опустилась на изувеченное плечо виргинца.
— Я могу только напомнить тебе, что пути Господни неисповедимы. Мы, представители церковного ордена, не можем понять близорукой ярости миссионерских орденов и их монахов. — Голос францисканца зазвучал громче, выражая скрытый гнев: — Доминиканцы и слуги Иисуса — иезуиты заходят слишком далеко и забывают, что заботиться о душе — это дело белого духовенства. Дон Давидо, подобные глупости вроде той, что случилась с вашими рукописями, только ускорят их падение.
Старик снова потрепал Армитеджа по плечу.
— Набирайся сил, сын мой, и помни, что наш Спаситель много страдал, но все же с триумфом поднялся превыше всех его судей.
По привычке брат Пабло достал два больших апельсина.
— Альгвасил будет сердиться, если заметит очистки, но апельсины хорошо помогают при ослабленных зубах.
