Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

Вам растолкует по Бюффону

И в прозе и в стихах.

Что и шотландцы, как ни странно,

По сути дела — обезьяны,

Живущие в горах.

Лорд Джон Тауншед

Слух о возвращении Колумба и о его великих открытиях мгновенно распространился по всей Европе. Вскоре его путешествие стало считаться величайшим событием века. Еще много лет, пока Бальбоа не открыл Тихий океан note 99 , все были уверены, что Колумб, идя на запад, доплыл именно до Индии и таким образом на опыте доказал, что земля круглая. Подробности его плавания, чудеса тех стран, где он побывал, их благодатная почва, мягкий климат, золото и разные диковинки, привезенные адмиралом в доказательство достигнутого им успеха, — все это служило темой для бесконечных разговоров, которые, казалось, никогда не иссякнут.

Много столетий испанцы стремились изгнать мавров с Пиренейского полуострова, но, когда наконец после долгой борьбы им это удалось, даже столь долгожданная победа не смогла затмить блеск небывалых открытий Колумба. Верующие радовались, мечтая о новых завоеваниях святой церкви, корыстолюбцы грезили о золотых россыпях, политики высчитывали, насколько возросла мощь Испании, ученые приветствовали торжество разума над невежеством и предрассудками, которое должно было еще больше ускорить развитие наук, а враги Испании удивлялись и выжидали, изнывая от зависти.

Послание Колумба возбудило жгучее любопытство и вызвало ликование, продолжавшееся несколько дней. К адмиралу был отправлен гонец с просьбой как можно скорее прибыть ко двору и с обещаниями всяческих наград. Имя Колум6а было у всех на устах, каждый истинный испанец гордился им и прославлял его. Сразу же был отдан приказ о подготовке новой экспедиции. Все только и говорили, что об открытиях и об их последствиях. Так пролетел месяц.

Наконец адмирал прибыл в Барселону в сопровождении большей части индейцев, вывезенных с открытых им островов. Ему была оказана высочайшая честь: Фердинанд и Изабелла приняли Колумба при всем народе, поднялись со своих тронов при его приближении и настояли, чтобы он сел в их присутствии, что разрешалось только особам королевской крови.

Затем адмирал дал отчет о своем плавании, показал привезенные с собою диковинки и поделился соображениями о будущих выгодах, какие принесут его открытия. Когда он закончил свою речь, все присутствующие упали на колени, дворцовый хор пропел благодарственную молитву и даже суровый Фердинанд прослезился от радости, благодаря небеса за столь неожиданный и великий подарок.

Долгое время Колумб пребывал на вершине славы. И, когда пришло время отправиться во второе путешествие «на восток», как тогда говорили, он отплыл, окруженный всеобщим уважением и почетом.

За несколько дней до прибытия адмирала ко двору в Барселоне неожиданно объявился дон Луис де Бобадилья. В другое время приезд молодого графа вызвал бы среди придворных толки и пересуды, но теперь все были настолько увлечены великими открытиями Колумба, что почти никто не обратил на юношу внимания. Однако присутствие его было все же замечено, и многие, пожимая плечами, с улыбкой, шепотком передавали друг другу, что он сошел с каравеллы, прибывшей из Леванта. Какое-то время придворные остряки даже подшучивали, опять же вполголоса, что граф де Льера тоже совершил путешествие «на восток»! Но все это как будто совсем не трогало нашего героя. Вскоре он вернулся к своим обязанностям при дворе и зажил как ни в чем не бывало.

В день торжественного приема Колумба Луис де Бобадилья тоже был в зале, облаченный в роскошные одежды, и никто даже из самых знатных дворян Испании не мог с ним соперничать в красоте и благородстве осанки. Было замечено, что Изабелла благосклонно улыбнулась Луису во время церемониального шествия, однако более рассудительные наблюдатели только покачивали головой. Любимица королевы маркиза де Мойя даже в столь радостный день была сурова и холодна, и причиной тому было, видимо, недостойное поведение се ветреного племянника. Лишь один человек смотрел на дона Луиса с нескрываемым восторгом: это был Санчо Мундо, который остался в Барселоне, чтобы принять участие в торжестве Колумба, и даже получил за свои заслуги разрешение присутствовать на приеме. Его пристрастие к табаку, неведомому растению, от которого он получал явное удовольствие, привлекало к нему всеобщее внимание. Чуть ли не двадцать придворных едва не отравились, пытаясь ему подражать! А после приема с ним приключился случай, который так характерен для духа эпохи, что о нем стоит рассказать подробно.

Церемония окончилась, и Санчо вместе с толпой уже выбирался из зала, когда его остановил человек лет сорока, хорошо одетый, с приличными манерами и спросил, не согласится ли Санчо принять участие в одном из скромных обедов в честь адмирала и его друзей. Санчо, для которого все эти празднества и почести были в новинку, разумеется, благосклонно согласился и вскоре оказался в одной из дворцовых комнат, где ради него собралось человек двадцать молодых дворян: в тот день в Барселоне каждый почитал за счастье, если ему удавалось заполучить хоть самого незаметного из спутников Колумба!

Едва Санчо вошел, как юные отпрыски знатных кастильских семейств обступили его со всех сторон, осыпая моряка похвалами и поздравлениями и нетерпеливо расспрашивая его спутника, которого называли то доном Педро, то сеньором Пьетро Мартире. Вряд ли стоит уточнять, что это был прославившийся впоследствии историк Пьетро Мартире, или Педро Мартир, итальянец по происхождению, которому Изабелла доверила воспитание и обучение придворной молодежи. Стремясь удовлетворить вполне понятное любопытство своих родовитых воспитанников и зная, что сам Колумб недостижим, он выбрал Санчо, руководствуясь известным принципом: за неимением лучшего обходятся тем, что есть под рукой.

— Поздравьте меня, сеньоры! — воскликнул Мартир, когда наконец получил возможность говорить. — Мой успех превзошел все наши надежды! Сам генуэзец и ближайшие его сподвижники сегодня в гостях у таких великих особ, что не нам с ними равняться. Но вот перед вами достойнейший рулевой Колумба и, несомненно, второй по значению человек на борту каравеллы; он согласился оказать нам честь и разделить с нами скромную трапезу. Я извлек его из толпы любопытных и даже не успел еще узнать его имя. Надеюсь, он сам себя назовет!

Санчо никогда не мог пожаловаться на недостаток находчивости, и у него вполне хватало природного ума, чтобы не остаться в дураках и не прослыть невеждой, хотя читатель уже знает, что до ученого мужа или глубокомысленного философа ему было весьма далеко. Поэтому сейчас он принял соответственно достойный вид и, уже поднаторев после тысячи расспросов, на которые ему пришлось отвечать за последний месяц, приготовился к роли человека, побывавшего в Индии.