Джеймс Купер - Пенитель моря

— Я буду убежден в его достоинствах?..

— Я хотела сказать: надеюсь, что вы будете так добры возвратить мне его обратно. Мне он дорог, как память об отце, — прибавила она спокойно.

— Завещание и иностранные языки! — пробормотал альдерман. — Первое — очень хорошая вещь, тогда как другое… голландский и английский языки, действительно, следует знать умному человеку. Капитан Лудлов, благодарю за любезность. Вот идет мой слуга сказать, что периага готова, а потому желаю вам долгого и счастливого плавания.

Капитан учтиво раскланялся со всеми и спокойно следил, как альдерман и его спутники шли к морю и скоро скрылись в роще. Тогда только, вынув из кармана заветный томик, Лудлов с волнением раскрыл его. Увидав письмо, он выронил книгу. Дрожащими руками разорвал конверт. Когда он пробежал записку, на его лице изобразилось сильнейшее изумление. Капитан прочел ее еще раз. Затем взглянул на адрес: «Капитану Лудлову на корабле ее величества „Кокетка“. Он растерянно пробормотал что-то и бережно опустил записку в карман с видом человека, встретившего разом и радость, и огорчение.

Глава VI

— Лицо человека — судовой журнал, в который записываются его мысли. Лицо капитана Лудлова имеет, кажется, довольное выражение, — проговорил вдруг чей-то голос недалеко от Лудлова.

— Кто это говорит о журнале и мыслях? Кто смеет подсматривать за мною? — спросил, нахмурившись, офицер.

— Тот, кто играл и отгрызался слишком часто, чтобы бояться грозы, которую он видит в облаках или… на лице человека. Что касается подсматривания, то, капитан Лудлов, я много видел слишком больших кораблей, чтобы обращать внимание на легкий крейсер. Надеюсь, вы удостоите меня ответом. Приветствие на море то же, что и приветствие на суше.

Лудлов круто обернулся и едва поверил своим глазам. Он встретил спокойное и смелое лицо того моряка, который утром так дерзко задел его самолюбие.

Постаравшись, однако, сдержаться, — что удалось ему не без труда, так как он привык встречать повсюду подобострастие — дань его высокому положению, — молодой капитан ответил:

— Истинная храбрость у того, кто смело и прямо идет на своих врагов. Того же, кто смеется над гневом друзей, зовут наглецом.

— А еще умнее будет не делать ни того, ни другого. Капитан Лудлов, здесь мы равноправны, а потому и разговор наш должен быть совершенно свободный.

— О равноправности не может быть и речи: наши положения слишком различны.

— Здесь не место говорить ни о положениях, ни об обязанностях. Когда придет время, мы оба, надеюсь, будем каждый на своем посту, готовые честно исполнить свой долг. Капитан Лудлов на палубе своего крейсера, под защитой своих пушек, и капитан Лудлов здесь, на мысе, не имеющий другой защиты, кроме своих рук и мужества, — вовсе не одно и то же. Впрочем, у вас наружность человека, который решится пойти один и не в такой еще сильный ветер, как сегодня, если только можно судить о силе ветра по парусам вон того судна, — прибавил незнакомец, указывая на периагу, на которой отправился ван-Беврут со своими гостями в Луст-ин-Руст.

— Да, это судно начинает, повидимому, чувствовать силу ветра, — согласился Лудлов, всецело теперь поглощенный наблюдением над периагой, боровшейся с волнением впереди Раритонской бухты.

— Женщин и ветер можно понять лишь тогда, когда они находятся в движении. Всякий, кто привык наблюдать за своим спокойствием и облаками, без сомнения, предпочел бы переехать через эту бухту на корабле ее величества — «Кокетке», чем на хрупком пароме, который там танцует по прихоти ветра. К сожалению, женское платье, развевающееся на его палубе, говорит, что обладательница его другого мнения.

— Вы человек удивительно наблюдательный, — сказал Лудлов, снова поворачиваясь к незнакомцу, — и…

— Удивительно наглый… — подхватил тот, видя, что Лудлов медлит. — Прошу офицера королевского флота не стесняться в выражениях, так как я простой матрос, и самое большее — боцман.

— Я не хотел вас оскорблять. Я только удивляюсь, откуда вы узнали, что я предлагал молодой девушке и ее друзьям перевезти их в виллу альдермана ван-Беврута?

— Я не вижу ничего удивительного в том, что вы предлагали услуги молодой девушке. Другое дело ее друзья! По отношению к ним мне, признаюсь, немного непонятно ваше великодушие. Когда молодые люди увлекаются, они не говорят тихо.

— Значит, вы подслушали наш разговор, спрятавшись, вероятно, в тени этого дерева. Может-быть, у вас зрение лучше слуха?

— Не могу отрицать, что я действительно наблюдал игру выражений на вашем лице в то время, когда вы держали в руках клочок бумаги.

— Но не можете же вы знать его содержание?

— Думаю, что бумажка содержала в себе секретные приказания молодой девушки, которая сама слишком кокетлива, чтобы принять ваше предложение перевезти ее на судне, носящем то же название.

— Что это? Он прав, несмотря на все его непоколебимое бесстыдство, — пробормотал Лудлов, расхаживая взад и вперед в тени дуба. — Слова Алиды расходятся с ее действиями. Как я был глуп, что позволил себя провести, точно безусый мичман. Послушайте, боцман! Есть же у вас имя, как и у всякого бродяги по океану?

— Точно так: когда говорят достаточно громко, чтобы я слышал, я отзываюсь на имя Томаса Тиллера.

— Очень хорошо. Такой ловкий матрос должен с удовольствием вступить на королевскую службу.

— Конечно, мне было бы это очень приятно, если бы только я не был обязан сначала службою другому лицу.

— Кто же это такой, имеющий больше прав на ваши услуги, чем даже сама королева? — спросил несколько вызывающе Лудлов.

— Моя собственная особа.

— Это уже слишком! — прервал сердито Лудлов. — Знаешь ли ты, негодяй, что я имею право силой заставить тебя служить? Только едва ли много стоит твоя служба, несмотря на хвастливые речи.

Незнакомец несколько времени, казалось, обдумывал что-то, потом сказал:

— Бесполезно доводить до крайности, капитан Лудлов! Мы здесь одни, и, надеюсь, ваша честь поверит, что я не шучу, если скажу, что мужчина ростом в шесть футов не так-то легко позволит тащить себя, словно шлюпка, буксируемая сорокачетырехпушечным кораблем. Хотя я и моряк, для которого океан — жилище, но все же не бросаюсь в море очертя голову. Взгляните туда: виден ли другой корабль, кроме вашего крейсера, могущий удовлетворить вполне моряка дальнего плавания?

— Хотите ли вы этим сказать, что вы пришли сюда наниматься на какое-либо судно?

— Вы угадали. И хотя мнение простого матроса не имеет особенной цены, все же скажу, что мало встречается таких прекрасных судов, как ваше. Вы знаете очень хорошо, что человек рассуждает не одинаково, когда он принадлежит себе самому или когда принадлежит короне. Надеюсь поэтому, что вы не будете поминать лихом ту непринужденность, с которой я говорю с вами теперь.