Лев Толстой - Свет маяка
С громадного портрета глядится в глубину корабля Гитлер, скрестив руки на неприличном месте.
В прачечных крутятся барабаны, простирывая 2400 штук матросского белья из суровой нанки.
Хлебопеки кончают выпекать порцию хлеба к ужину, и скоро в адмиральском салоне запахнет теплыми ароматными булочками.
Вся жизнь линкора творится сейчас наверху, в просторных рубках корабля, похожих на научные лаборатории, где люди (не в белых халатах) заняты сложнейшими расчетами, ведущими к одной цели — к убийству, к разорению, к грабежу, к панике на океанских коммуникациях…
Несокрушимость этой жизни, подчиненной регламентам вахт, кажется, пропитывает даже молекулы брони, и потоки электронов, что струятся сейчас в обмотках динамо, в редукторах мощных раций, словно убеждают каждого, что «Тирпитц» всегда постоянен, он несокрушим, как и сама гитлеровская империя!
Золотые ножны кортика колотятся по бедру адмирала. Руки его, когда-то молодые, теперь испещрены венами усталости от этой жизни. Под ладонями нежно скользит бархат поручней салонного трапа. Еще трап. Опять трап… Этим трапам не будет Конца. Тяжелая заслонка бронированной двери пропускает адмирала, гулко бахая за его спиной, тут же задраенная. Автомат, щелкнув, включает свет в рубках…
— Следующий поворот — все вдруг! — следует приказ. — Кильватер ломать, корабли — в пеленг. И галс менять снова…
…Лунин отдал бы всю свою жизнь — лишь бы слышать сейчас эти слова. Но только рев винтов, только содрогание брони — больше ничего не слышит пучина.
* * *— Курсовой пятьдесят пять, — напомнил Сметанин.
— А до залпа всего три минуты, — подсказал Лукьянов.
Напряжение на «К-21» достигло предела. Еще никогда лодки Северного флота не сталкивались с таким противником, еще никогда атака не проходила с таким невероятным риском. Эскадра над ними все прослушивает через «чечевицы» оптики… «Неужели командир опять пойдет на риск и поднимет перископ?»
— Да, подниму, — сказал Лунин.
Он потом благословлял этот священный риск.
Через панораму перископа Лунин увидел воздетые над мачтами «Тирпитца» громадные полотнища флагов — сигнал флагмана к общему повороту всей эскадре… Лунин чуть не застонал:
— Опять поворот… все вдруг! Только бы не влево, — взмолился он, — только бы не влево. Иначе они уйдут от нас…
В центральном посту воцарилась страшная тишина. Что наверху? Куда они повернут сейчас?
— А сколько до «Тирптица»? — спросил Лукьянов.
— Примерно сорок пять кабельтовых, стрелять уже можно…
Океан гудел от ударов лопастей винтов. Инженер-механик В. Ю. Браман стоял в этот момент между Луниным и сверхсрочником Соловьем, управлявшим горизонтальными рулями; он вспоминал потом: «Я заметил, что у боцмана лодки, мичмана Соловья, как-то подергиваются плечи, я положил ему руку на плечо и почувствовал, что мичмана бьет мелкий озноб. Понемногу боцман успокоился… Не боится ведь только тот, кто ничего не понимает в окружающей обстановке или круглый дурак».
— Погляжу на этих поганцев снова, — сказал Лунин.
Перископ вынырнул наверх, и лицо командира прояснилось:
— Слава богу, они отвернули вправо…
Однако после поворота подлодка «К-21» оказалась внутри гитлеровской эскадры. Как вспоминали очевидцы, Лунин при этом сказал:
— Попали мы, ребята, в самую середину собачьей свадьбы. «Тирпитц» стал еще ближе к нам… Моторы — на полный!
Но теперь — после поворота — под ударом носовых труб «К-21» оказался «Адмирал Шеер».
«Тирпитц» попадал под удар только кормовых аппаратов.
— А все-таки я тебя атакую! — страстно воскликнул Лунин, и, в азарте сорвав с себя «шапку-невидимку», он шмякнул ее себе под ноги…
Подводный крейсер, тихо гудя моторами, скользил длинным корпусом на глубине, сближаясь с флагманом Гитлера.
Нужно быстрое решение, и оно было найдено:
— Носовым — отбой… Кормовые — товсь!
— Там — в корме — не шесть торпед.
— Там — только четыре.
Но выбирать уже поздно.
Надо стрелять немедля.
«Сразу село напряжение сети освещения. Лампочки светились красноватым светом, завибрировало ограждение рубки и палубная надстройка», — так вспоминал В. Ю. Браман об этом моменте, когда подводный крейсер разворачивался для стрельбы из кормовых труб…
— Залп четырьмя… с интервалом в четыре секунды… Дистанция до «Тирпитца» была 17 кабельтовых.
Часы в рубках показывали 18.01…
Четырежды крейсер пружинисто качнуло на залпах:
— …первая — вышла!
— …вторая — вышла!
— …третья — вышла!
— …четвертая — вышла!
Турбонасосы тут же подавали воду в цистерны, чтобы возместить на лодке утраченную тяжесть торпедного веса.
Лунин посмотрел на своих товарищей. Тронул себя за бороду, отросшую за время похода, и скомандовал резко:
— Ныряй!
* * *Спокойно, не понимая тревог человеческой жизни, стучал секундомер. Его дело простое — отсчитывать краткие мгновения тех великих дел, которые творятся людьми… Минута, вторая, и теперь на «К-21» все стали волноваться.
Лукьянов сказал:
— Мимо… Ох, боже ты мой, неужели же мимо?
Подводный крейсер на полных оборотах уходил прочь.
Прошло 2 минуты и 15 секунд, когда рвануло первый раз.
Рвануло еще. Лукьянов в счастье закрыл лицо руками.
Лунин чего-то еще ждал, посматривая на своего акустика.
Сметанин же смотрел на своего командира.
— Шум удаляется, — сказал он между прочим.
И вдруг море загудело от продолжительного взрыва.
— Включи опять! — крикнул Лунин штурману, и тот мгновенно включил секундомер.
Гул взрыва (а точнее — серия взрывов) продолжался целых двадцать секунд… Это было даже не совсем понятно на лодке.
Затем последовали еще два отдельных взрыва. «Особенно хорошо они были слышны электрикам, находившимся в аккумуляторных „ямах“, где не было посторонних источников шума…»
* * *В 19.09 подлодка всплыла. Океан был пустынен.
«Русским морякам (по словам адмирала Макарова) лучше всего удаются предприятия невыполнимые…»
Посвящается людям
………………………
Удивительнее всех повел себя тральщик «Айршир» — один из немногих, кто остался при исполнении союзного долга. В момент распадения каравана, не поддавшись общей суматохе, он пошел на север, склоняясь к западным румбам, — туда, где смыкались арктические льды. А попутно законвоировал три транспорта, приказав им повиноваться. Командир тральщика, лейтенант Грэдуэлл, до войны был адвокатом, а помощник его — присяжным поверенным. Эти два юриста оказались отчаянными моряками… «Айршир» полез сам (и повел за собой других) прямо в массы плотного льда, где их могло раздавить в лепешку, но зато немцам не пришло бы в голову искать их именно здесь. В малярках были собраны все белила, корабли срочно перекрасили в белый цвет. Сбросив давление в котлах и не дымя трубами, четыре судна затихли среди ледяной пустыни, а пушки танков, стоявших на палубах, они развернули в сторону моря. Сами в эфир не выходили, но эфир держали под наблюдением. Би-би-си о делах каравана помалкивала (сигналы SOS, летевшие с океана, сами по себе были достаточно красноречивы), зато отзвуки берлинских фанфар достигали и полярного безмолвия. Если верить Геббельсу, то выходило так, будто от PQ-17 остались рожки да ножки. Грэдуэлл понимал, что в радиосводках Берлина немалая доля истины, и критическое время разбоя на «большой дороге» он решил переждать. Потом корабли выломали себя из ледяных заторов и благополучно достигли Новой Земли, где на берегу матросов атаковали местные собаки. На крыльцо барака метеостанции выбежала русская женщина в ватнике и, призвав псов к порядку, долго допытывалась у англичан — кто они такие и чего им здесь надобно? Вступив в тесный контакт с местными властями, военными и гражданскими, преодолев массу трудностей, Грэдуэлл сумел сохранить все три корабля, которые и разгрузились в Архангельске. Маленький и дерзкий «Айршир» пришел к нам как боевой союзник, а ушел от нас, как хороший друг… Англия могла гордиться, что у нее есть такие адвокаты и такие присяжные поверенные, которые, встав на мостики кораблей, не посрамили чести хлопавшего на ветру британского «юнионджека»!
