Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай
Девушка поняла почти все. Дон Луис помог ей надеть цепочку на шею, и вскоре крестик покоился на ее груди. Чтобы уберечь гаитянок от холода, а также из соображений приличия, адмирал приказал сшить им свободные платья из бумажной ткани. В складках такого платья, которое совершенно скрывало ее чудесную фигуру, Озэма и спрятала драгоценный крестик, нежно прижимая его к сердцу. Ведь это был подарок Луиса! Что же касается юного испанца, то он хотел дать ей символ веры лишь на время грозной опасности.
Озэма никак не могла освоиться с непривычной одеждой. Когда молодой человек помогал ей надеть крестик, судно вдруг резко накренилось и, чтобы удержать девушку от падения, он обхватил ее за талию. То ли подчиняясь движениям каравеллы, которая ныряла так, что даже матросы не могли держаться на ногах, то ли по доброте душевной, но Озэма не оттолкнула его и не рассердилась за такую вольность — единственную, которую Луис допустил за все время! С детской доверчивостью склонилась она в объятия того, с кем хотела провести всю жизнь. Положив голову ему на грудь, Озэма не отрывала глаз от лица юного графа.
— Озэма, неужели эта страшная буря тебя не пугает? Я так боялся за тебя, а ты как будто совсем не тревожишься!
— Озэма счастлива. Не хочет Гаити, не хочет Маттинао, ничего не хочет. Теперь Озэма счастлива.
— Милая, чистая душа! Пусть никогда ты не узнаешь горя!
— Крест — «мерседес», Луис — «мерседес»! Луис, Озэма, крест — навсегда!
В это мгновение «Нинья» опять нырнула, и резкий толчок заставил Луиса разжать объятия, иначе он вместе с Озэмой покатился бы к подветренному борту, где стоял Колумб, стараясь хоть немного укрыться от ярости шторма. Когда юноша поднял голову, он увидел, что Озэмы уже нет и что дверь каюты закрыта.
— Как там наши подопечные, Луис, очень напуганы? — спокойно спросил Колумб; несмотря на то, что все его мысли были поглощены бедственным положением каравеллы, ничто не укрылось от его глаз. — Правда, они не из трусливых, но в такой шторм даже амазонка может испугаться!
— Они не боятся, сеньор, но я думаю, это потому, что они ничего не понимают. Цивилизованный человек стоит настолько выше этих туземцев, что все они, мужчины и женщины, свято верят в нас и ничего не опасаются. Я только что дал Озэме крест и сказал, чтобы она возложила на него свои надежды.
— Вы правы. Кажется, нам только это и остается!.. Эй, Санчо, когда затихает, держи нос каравеллы как можно ближе к ветру! Каждый дюйм от берега — лишний шаг к спасению! Последовал обычный ответ рулевого, и разговор оборвался. Ярость волн, захлестывавших «Нинью», которая буквально чудом держалась на поверхности океана, требовала полной сосредоточенности всего экипажа.
Так прошла ночь. Когда рассвело, зрелище зимнего шторма оказалось еще страшнее. В тот день солнце так и не выглянуло, туман висел низко и был так густ, что, казалось, само небо опустилось над океаном, покрытым сплошной пеленой белой пены. Вскоре справа по борту был замечен высокий и близкий берег; более опытные моряки сразу узнали скалы Лиссабона. Убедившись, что это действительно так, адмирал приказал повернуть к берегу и идти к устью реки Тахо. До него было недалеко, каких-нибудь миль двадцать, однако необходимость двигаться в бурю по ветру ставила судно в такое положение, что перед ним бледнели все пережитые опасности. Даже враждебное отношение португальцев было забыто или, во всяком случае, отошло на второй план; оставался единственный выбор — гавань или кораблекрушение. Теперь куда больше значил каждый выигранный дюйм!
Сам Висенте Яньес стал к рулю, чтобы следить за ходом судна внимательным и опытным глазом. В такую бурю можно было поставить только самый нижний парус, да и тот пришлось глухо зарифить.
Маленькая каравелла мчалась вперед, подгоняемая штормом. Она то погружалась в бездну, где не было видно ни земли, ни горизонта — лишь грозные стены гигантских валов да тучи над головами, — то словно из безмолвной темной пещеры вылетала навстречу реву и свисту обезумевших стихий. Это были самые опасные мгновения. Когда легкая скорлупка «Ниньи» поднималась на гребень волны, бешеный ветер пытался сбросить ее вниз, и казалось, что следующий вал обязательно накроет каравеллу. Лишь бдительный глаз Висенте Яньеса и твердая рука Санчо каждый раз помогали судну ускользнуть от рокового удара. Однако волны все же перекатывались иногда через палубу с грохотом водопада, так что всей команде пришлось укрыться на корме.
— Теперь все зависит от парусов, — вздохнув, проговорил Колумб. — Если они выдержат, пока мы идем прямо по ветру, мы спасены; когда повернем, будет легче. Но мне кажется, что ветер сейчас слабее, чем ночью.
— Похоже на то, сеньор! Кажется, мы уже подходим к тому месту, которое вы указали.
— Держи вон на тот скалистый мыс. Если нам его удастся обогнуть, мы в безопасности. Если нет, то все найдем здесь могилу.
— Каравелла идет послушно, и я не теряю надежды.
Час спустя земля была уже так близко, что можно было различить людей, суетившихся на берегу.
Бывают мгновения, когда моряки как бы находятся между жизнью и смертью и одинаково ясно видят и то и другое: с одной стороны — крушение и гибель, с другой — желанную безопасность. По мере того как судно постепенно продвигалось все ближе и ближе к берегу, грохот прибоя становился все слышнее. Зрелище валов, разбивавшихся о скалы, внушало ужас. Временами можно было видеть, как целые фонтаны брызг и пены взлетали над камнями и уносились ветром далеко в глубь суши
Лиссабон расположен лицом к лицу с Атлантическим океаном: его не защищают ни острова, ни отмели, да и вообще португальское побережье, пожалуй, самое открытое во всей Европе. Особенно страшны здесь юго-западные штормы, когда волны, разгулявшись на океанских просторах, обрушиваются на берег с ужасающей силой. Но этот шторм был необычен даже для Атлантики. В такое время года океан вообще редко бывает спокоен, а сейчас не успев утихнуть после одной бури, он вновь начинал бурлить под порывами нового шторма, и беспорядочное волнение создавало большую опасность для судов, особенно таких маленьких, как «Нинья».
— Кажется, дело идет на лад, дон Христофор! — воскликнул Луис, когда каравелла приблизилась к мысу на пушечный выстрел. — Еще десять минут такого хода, и мы его обогнем!
— Вы правы, сын мой, — спокойно ответил адмирал. — Но, если нас, не дай боже, выкинет вон на те скалы, от «Ниньи» через пять минут не останется и двух досок… Одерживай, одерживай, добрый Висенте, еще немного, а потом спускайся! Только бы выдержал парус, и мы его обогнем, Луис! Взгляните на берег, и вы увидите, как мы продвигаемся.
