Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой
— Послезавтра, — сказал он после недолгого молчания, — резервуары опустеют!
Холодный пот выступил у меня на лбу. Между тем этот ответ не должен был удивить меня: 22 марта «Наутилус» погрузился в воды открытого моря у полюса, сегодня было 26 марта, следовательно, мы уже пять дней существовали за счет запасов воздуха на борту «Наутилуса». Кроме того, много воздуха уходило на подводные работы по рубке льда.
Сейчас, когда я пишу эти строки, воспоминания о пережитом ужасе так свежи в моей памяти, что судорога страха сводит мои конечности, и я жадно хватаю воздух, как будто его недостает моим легким…
Между тем капитан Немо, сосредоточенный и молчаливый, погрузился в раздумье.
Вдруг я увидел, что его осенила какая-то мысль. Сначала он как будто оттолкнул ее, видимо неудовлетворенный. Но потом с его уст сорвались слова:
— Кипяток! Кипяток!
— Кипяток? — вскричал я,
— Да, профессор. Мы заключены в очень узком пространстве. Струя кипятка, беспрерывно извергаемая насосами «Наутилуса», поднимет температуру окружающей нас воды и остановит процесс ее обледенения!
— Надо испытать это средство! — сказал я.
— Попробуем, господин профессор.
Термометр выведенный за борт, показывал температуру в семь градусов ниже нуля.
Я прошел вслед за капитаном Немо в камбуз. Там стоял большой кипятильник — опреснитель морской воды.
В кипятильник доверху налили воду, и вся мощь электрических батарей «Наутилуса» была переключена на нагревание змеевиков, сквозь которые проходила вода. В несколько минут вода дошла до точки кипения. Насосы стали выталкивать ее наружу, а на место извергнутой тотчас же приливала новая холодная вода. Теплота, развивавшаяся электрическими батареями, была настолько велика, что поступавшая в змеевик холодная морская вода выходила из него уже нагретой до ста градусов.
После трехчасового беспрерывного накачивания кипятка столбик ртути поднялся на один градус и показывал теперь минус шесть градусов. Еще через два часа он поднялся до четырех градусов.
— Подействовало! — сказал я капитану, проконтролировав показания термометра. — Теперь успех обеспечен!
— Да, — ответил капитан, — и я так думаю. Мы не будем раздавлены. Остается спастись только от грозящего нам удушья.
В течение ночи температура воды поднялась до одного градуса ниже нуля. Сколько мы ни старались поднять ее выше, это не удавалось. Впрочем, в этом и не было нужды, так как обледенение прекратилось. К следующему утру, 27 марта, глубина ямы возросла до шести метров. Оставалось, таким образом, вырубить только четыре метра. Это требовало еще сорока восьми часов работы.
Воздух внутри «Наутилуса» в этот день не обновлялся, так как ничтожный остаток его в резервуарах капитан Немо берег для подводных работ. Дышать на корабле с каждым часом становилось все труднее.
Как будто огромная тяжесть давила мне на грудь. К трем часам пополудни мучение стало невыносимым. Я беспрерывно зевал. Легкие мои судорожно втягивали в себя воздух, выискивая в сгущенной атмосфере «Наутилуса» атомы живительного кислорода, которых становилось все меньше и меньше с каждым вдыханием.
Мной овладело какое-то оцепенение, парализовавшее движения и мозг. Я лежал обессиленный, почти потеряв сознание.
Добрый Консель, страдавший не меньше, чем я, не покидал меня ни на секунду. Он брал мою руку, ободрял меня, и я слышал, как он шептал:
— Ах, если бы я мог не дышать, чтобы сберечь воздух хозяину!
Слезы выступили у меня на глазах при этих словах.
Чем труднее становилось дышать внутри судна, тем с большей охотой мы надевали скафандры, когда приходила наша очередь работать. Кирки звенели, вкалываясь в лед. Плечи и спина ныли от усталости, руки покрывались мозолями, но что значили усталость и боль, когда можно было полной грудью вдыхать Свежий воздух, когда можно было дышать!
И тем не менее никто не оставался под водой дольше, чем следовало.
Проработав свои два часа, каждый из нас спешил передать своему задыхающемуся в удушливой атмосфере корабля товарищу спасительный резервуар с чистым воздухом, который вновь возвращал того к жизни.
Капитан Немо первым подавал пример строжайшей дисциплины. Когда истекало время работы под водой, он твердым шагом возвращался на корабль, в ядовитую атмосферу. Лицо его попрежнему было спокойно и ни одна жалоба не срывалась с его уст.
В тот день работа шла с еще большим напряжением. Еще два метра льда были вырублены за сутки, и теперь только два метра отделяли нас от свободной воды.
Но резервуары воздуха были совершенно опустошены, и оставался только тот запас, который имелся в аппаратах Руквейроля.
Когда я вернулся на борт и снял скафандр, я сразу чуть не задохнулся. Какую ночь я провел! Описать ее невозможно — такие страдания не могут быть переданы словами.
На утро дыхание мое было стеснено еще больше, К головной боли присоединились частые головокружения, во время которых я шатался, как пьяный. Спутники мои страдали так же, как и я. Некоторые из матросов уже хрипели.
В этот шестой день нашего пленения капитан Немо, понимая, что работа кирками слишком медленна и запас воздуха истощится раньше, чем она будет доведена до конца, решил попробовать другим способом пробить слой льда, отделявший нас от свободной воды. Этот человек сохранил всю ясность ума, энергию и хладнокровие. Усилием воли он заставлял себя не замечать физических страданий. Он размышлял, изобретал, действовал.
По его приказанию из резервуаров «Наутилуса» была выкачана часть водяного балласта.
Когда корабль поднялся со дна, его установили точно в центре огромной овальной выемки, вырытой нами. Затем резервуары были снова наполнены водой, и «Наутилус» опустился на дно выемки.
Весь экипаж вернулся на борг, и двойную дверь герметически закрыли.
«Наутилус» лежал теперь на пласте льда толщиной не больше одного метра, пробуравленном к тому же сверлами в тысяче мест. Капитан Немо приказал наполнить резервуары до отказа, увеличив таким образом вес «Наутилуса» на сто тысяч, килограммов.
Мы прислушивались и напряженно ждали, забывая даже о своих мучениях. Наше спасение было поставлено на карту.
Несмотря на сильный шум в ушах, я вскоре услышал, как трещит лед под корпусом «Наутилуса». Треск этот все усиливался. Мы явно оседали ниже. Лед раскалывался с особым треском, похожим на треск разрываемой бумаги. «Наутилус» стал опускаться.
— Мы проходим, — шепнул мне на ухо Консель.
Я не в силах был ответить ему. Я схватил его руку и конвульсивно стиснул.
