Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке
БФ (Балтийский флот) в послевоенный период утратил свою особую стратегическую значимость, поскольку для выхода в океан кораблям необходимо было выйти из Балтийских проливов, принадлежащих вероятному противнику. Но базы тут были обжитые и цивильные (Таллинн, Рига, Лиепая, Кронштадт, Балтийск), а корабли – старые. Служебного роста на Балтике могло не получиться. Но БФ традиционно котировался своей близостью к Питеру, а потому, именуя его БЫВШИЙ флот, многие стремились попасть служить именно туда.
ЧФ (Черноморский флот). Считалось, что попасть служить в южные широты можно лишь по большому блату. За внешней парадностью и чрезмерным поклонением Уставу (в Севастополе во время увольнения даже матросы приветствовали друг друга, прикладывая руку к бескозырке!), ЧФ имел старый, порядком изношенный, хотя содержащийся в идеальном состоянии флот, а в случае войны мог быть наглухо заблокирован в акватории Черного моря, т. к. от Средиземноморья отделялся узким турецким проливом Босфор. Поскольку ЧФ находился на территории Украины, на хохляцкий манер о ЧФ говорили немного издевательски: ЧИ флот, ЧИ не флот?
Андрей и Серый получили распределение на Север, чему были несказанно рады. Андрей сразу же позвонил в Москву Ирине и сообщил новость:
– Ириша, значит так. Я получил назначение. В отпуске мы с тобой расписываемся и едем в Заполярье.
– Какое Заполярье? – дрогнувшим голосом понуро переспросила Ирина.
– Да там от Мурманска совсем недалеко, рукой подать. Там, говорят, много ягод и грибов, озера красивые…
Как оказалось, молодая женщина восприняла известие о ягодах и озерах, а также свои ближайшие перспективы, как та собака палку.
– Андрей, ты с ума сошел! Какой Север, ведь я же тебе говорила, что мой папа все решит и мы будем с тобой в Москве!
Еще не меньше минуты в трубке раздавались причитания и завывания Ирины. Когда же в эмоциональном монологе молодой женщины наступила пауза, Андрей кратко подвел итог: «Так, моя дорогая, не хочешь, и не надо! А я поеду!» И повесил трубку…
…Через три дня к нему приехала Ира, а спустя месяц они сыграли свадьбу. На Север Андрей поехал один, увозя с собой надежду, что скоро к нему приедет жена…
6
Корабляцкая жизнь
– Андрюха, ты опять задумался? Что с тобой сегодня происходит? – по-отечески заволновался Сан Саныч. – Лучше послушай, что Горох травит? Умора!
Андрей прислушался. В ограждении рубки продолжался привычный треп, сопровождаемый смачными сигаретными затяжками и периодическим запуском в атмосферу клубов густого табачного дыма. Федя Горохов, оставив в покое молодого лейтенанта и пользуясь вниманием благодарных слушателей, переключился на богатые личные воспоминания.
Начинал Горох свою подводную корабельную службу в Гремихе. На любой вопрос, касающийся этого славного периода службы и жизни, он обычно, как в Одессе, отвечал вопросом на вопрос: «Ты не был в Гремихе? Напрасно, советую. Если Север по климатическим условиям называют, пардон, жопой, то сей населенный пункт является в ней… дыркой!»
Федя не лукавил. Частые и сильные ветра, которые продували Гремиху вдоль и поперек, давно уже считались флотской притчей во языцех. В такие дни у людей мощным порывом ветра срывало с головы шапки и уносило в сопки. Нередко от гремиханцев можно было услышать душещипательные истории, суть которых никогда не менялась: «У нас с женой ветром сорвало шапки и унесло в сопки. Пошли на поиск. Свои не нашли, но зато пару чужих отыскали»…
Гулёна и искатель острых ощущений Федя Горохов любил вспоминать не потерянные головные уборы, а покоренные женские сердца.
– Познакомился я как-то в кабаке с милой дамой, – бесцеремонно травил Горох. – Пригласила она меня к себе кофе попить. Я, конечно, согласился. Нельзя же женщине отказывать. Их там, в Гремихе, незамужних, разведенных и вдов примерно сотни четыре мается. Ехать-то некуда. Родина им вместо квартиры в средней полосе постоянно фигу показывает! Так вот. Утром она просыпается и начинает меня будить. А мы лежим с ней на старинной железной койке с панцирной сеткой. Братцы, а мне как будто кто-то свыше подсказывает: Федя, притворись спящим. Ну, я и притворился, а сам тихонько косяка давлю, присматриваюсь, что она будет делать. Гляжу, эта кошечка встает и прямиком на цыпочках к стулу, где моя тужурка висит. Хвать – и всю мою получку выудила. Меня аж озноб прошиб! Ну, думаю, зараза, воровка попалась. Она тем временем деньги барабанчиком скрутила, дужку с койки аккуратно сняла да в трубу мои кровные «тугрики» и опустила. Минут через пятнадцать, то да сё, я «официально» пробудился. Говорю ей: милая, слетай-ка в магазин, купи что-нибудь опохмелиться. Она без разговоров быстро оделась и полетела. А я еще быстрей заскакиваю в штаны, одеваюсь – и к койке. Ну, думаю, как же вас, уважаемые купюры, оттуда достать? Снимаю резиновую пробку, что имеется на каждой кроватной ножке, и трясу эту треклятую трубу. А оттуда деньжат вывалилось!.. Машину купить точно хватит. Видать, она не только меня обчистила, а и многих других. Сначала хотел ее наказать и все забрать. Потом жалко стало. Живет себе, бедолага, и мучается. Работы нет, пенсию за мужа погибшего Ельцин по три месяца задерживает… Взял только свои кровные и ушел…
Все, кто близко знал Гороха, ни на минуту не сомневались в правдивости его слов. Немного приукрасить любовную историю Федя, конечно, был способен, а вот забрать все деньги у одинокой женщины (даже с учетом ее неприглядного поступка) – никогда.
Выкурив по две сигареты, Андрей и Сан Саныч спустились в лодку. Вертикальный восьмиметровый трап, идущий от верхнего рубочного люка в чрево лодки, был отполирован и надраен до блеска. За этим пристально и ежедневно следил главный боцман.
– Что-то Батя сегодня лютует, – заслышав откуда-то снизу трубный голос комдива, заметил Сан Саныч.
Командира дивизии атомных подводных лодок контр-адмирала Юрия Леонидовича Храмцова подводники любили и уважали. Не случайно к этому человеку, еще в бытность его командиром атомохода, приклеилось прозвище «Батя». Так называют тех, кого уважают и, несмотря на крутой нрав и повышенную требовательность к себе и подчиненным, в глубине души осознают всю обоснованность и справедливость отданных им приказаний и предъявляемых требований. Храмцов знал по имени не только всех офицеров и мичманов дивизии, но и многих старшин и матросов. Во всяком случае, взглянув в окно из кабинета, он безошибочно определял, его это архаровцы без дела шастают по плацу или чужие. В море с ним было надежно и спокойно. Поговаривали, что американцы внесли адмирала Храмцова в список 30 самых «опасных» советских подводников, кто был способен, по мнению «супостата», играючи преодолеть любой их противолодочный рубеж и выполнить самую трудную задачу.
