Андрей Ивасенко - Земля туманов
– Да, господин Давыдов, – ответил на русском, но с небольшим акцентом, тупоносый и круглолицый человек, сопровождавший Джека.
– У мальчика явно нездоровый вид. К чему таких доходяг нам подсовывают?
– Попробуем откормить, – сказал круглолицый.
Джек кое-что понял из сказанного, так как русский язык уже давно стал международным наравне с английским и его часто можно было слышать на улицах не только австралийских городов. И посмотрев на управляющего, подумал: «Мерзкий тип. До чего нелепо, что такой коротышка командует круглолицым – тот на три головы выше его. А этот, наверно, сидя в кресле, не достает ножками и до пола, хотя кто его знает…»
– Хм… тощий… и наглый, – управляющий нахмурился, продолжая смотреть на Джека так, будто собирался просверлить его насквозь. Достал из круглой коробочки мятные леденцы, закинул в рот и добавил уже по-английски: – Стоит, язык проглотил. Даже не здоровается. В будущем плохо кончит. Выведите вон наглеца!
«Вдобавок, они оба иммигрировали в Австралию совсем недавно, судя по акценту», – подытожил Джек, косясь то на управляющего, то на своего «конвоира».
Круглолицый тут же исполнил команду босса. Ткнул мальчика пальцем в спину, точно штыком, и повел к выходу.
– Да, Арунас, объясните ему правила поведения в нашем заведении! – вдогонку крикнул управляющий, потирая пальцем созвездие прыщей на лбу. – И понаблюдайте за ним.
– Обязательно, господин Давыдов, – снова по-русски ответил круглолицый, прикрывая за собой дверь.
Приют Джеку не понравился. Там его накрыла волна омерзительной жизни. Создавалось такое чувство, что он попал прямо в ад. Издевательства над младшими и более слабыми в приюте были вместо лекарства от скуки, и отношения напоминали дурацкую игру «кто из нас выше, тот и прав». Кормили отвратно и скудно – продукты бесцеремонно растаскивались администрацией и служащими заведения. От сырости то и дело распространялся туберкулез. От грязи – чесотка и вши. Постельное белье – обитель клопов. Да и нормально дышать там было нечем – рядом с приютом из канализационных стоков в реку постоянно сбрасывалось содержимое всех городских толчков и потоки отработанных машинных масел. Чужие и брошенные дети никому по-настоящему не нужны, кроме родителей с их безоглядной любовью, эти дети заселяют мир, как маленькие призраки – Джек знал об этом, потому что сам входил в их число.
И помочь было некому.
«Дрейфуй по жизни сам – никто не запрещает!» – так и просился над входом в приют воистину мудрый девиз.
Дети в приюте с грехом пополам овладевали чтением, письмом и таблицей умножения – да только кому это нужно, если потом, когда исполнится восемнадцать лет, все одно окажешься на улице и приличной работы, где понадобятся эти знания, не сыскать? Они часто устраивали галдеж, срывая уроки. Да и сами преподаватели не отличались хорошим нравом. Если кто пытался списать задание у соседа, то учитель снимал с ноги свой тяжелый ботинок и швырял в провинившегося. Как-то ботинок попал в соседа Джека по парте – шрам на лбу, вероятно, у того остался на всю жизнь.
В глазах воспитателей чередовались то смертельная усталость, словно у ломовых лошадей, готовых умереть в ярме, то откровенное презрение, – и всегда улыбались лишь зубы, а потом уж начинал шевелиться язык и сыпались тирады ленивых откровений и бесполезных нравоучений.
Картины того, как все эти лицемеры, садисты и воры лежат в канаве со свернутой шеей, часто вставали у Джека перед глазами. У них была плохая аура, и они заслуживали наказания. Особенно управляющий, «судья Шнур», как прозвали его питомцы приюта. Тот использовал лишь один способ воспитания: заводил детей по одному в свой кабинет, стягивал с них штаны вместе с трусами и бил по голой заднице шнуром от сломанного вентилятора, а после – имел с некоторыми провинившимися долгую беседу. Волдыри после такой экзекуции оставались страшные и не сходили долго. Джек однажды увидел их в душевой у одного девятилетнего пацана, проштрафившегося перед «судьей Шнуром». Управляющий мог избить ребенка лишь за то, что тот ответил на какой-нибудь вопрос «ага» вместо «да, сэр».
Слушать колкие насмешки старших мальчишек по поводу своей худобы, получать тычки в спину, ходить полуголодным и постоянно ждать, что чем-нибудь заразишься и окочуришься – у Джека не вызывало желания. Пребывание в приюте давило на него. Сильно давило. Обычно время летит, пока ты молод. В стенах же заведения время замедляло свой бег, шло по кругу маленькими приставными шажками, а порой и просто останавливалось. Напоминало песочные часы, наполненные песчинками-лицами, ускользающими через горловину. В никуда. И стены наседали спереди, сзади, слева, справа, а плафоны светильников начинали покачиваться, как маятники ходиков, у которых заканчивается завод пружины. В таких обстоятельствах оставалось два варианта: либо сбежать и, сохранив рассудок, выжить, либо сойти с ума вместе со всеми и в конце концов умереть. Или-или.
Поговаривали, что и «судья Шнур» не просто так заводил к себе детей для наказания. Как ни странно, но он подбирал на эту роль самых симпатичных мальчиков, и у тех, кто был постарше и побольше понимал в жизни, не вызывало сомнений, что тот был мерзким гомиком и педофилом в одном лице.
Когда же об этих странностях управляющего шепнули на ухо члену комиссии из попечительского совета, тот не поверил. Точнее, сделал вид. А после, подумав, заявил, что без серьезных доказательств ему плевать на любые обвинения в адрес управляющего, будь тот хоть трижды извращенцем и имей прочие пикантные склонности.
Вышеупомянутому «судье Шнуру» все же пришлось «оправдаться» ящиком бренди перед членами комиссии и устроить грандиозную показуху в виде шикарной трапезы для сирот. Меню ужина состояло из: жирного супа, сваренного из макарон, подсоленной воды и прессованного куриного концентрата; гречневой каши с давно просроченной тушенкой, напоминавшей овечьи какашки; консервированного огуречного салата и стакана прокисшего фруктового пунша.
После весь приют до самого отбоя не слазил с толчков (желудки едоков с непривычки не смогли нормально переварить такую «щедрость»), поэтому никто так и не наелся. А затем обессиленные дети отправились на боковую, дабы сном заглушить потрясение от жизненных реалий. Смельчака, того что на него настучал, «судья Шнур» вскоре перевел в другой приют, перед тем хорошенько отметелив шнуром, так, что от бедняги едва не остались «рожки да ножки».
Джек не стал дожидаться, когда до его тощей задницы доберется шнур, а потом управляющий намажет крем на свой член и с хрюканьем и вздохами всунет ему в задний проход, после чего несомненно начнутся нелады с психикой. Подобная перспектива приводила мальчика в ужас. Он исхитрился улизнуть из принудительного «ада», как прирожденный иллюзионист, спрятавшись в один из мешков для грязного белья, которые раз в месяц отвозили в прачечную. А когда грузовичок притормозил на перекрестке, выбрался из кузова, заметил просвет в толпе и затерялся среди людей. Искать пропавшего мальчика никто не стал. Одним ртом меньше.
