Николай Манвелов - Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству

Любопытно, что традиция размещения командного состава на корме сохранилась и с приходом века пара. И если в период главенства колесных пароходов она еще имела смысл, то появление винтовых кораблей сразу выказало массу неудобств. Сильнейшая вибрация от работы валов и винтов, необходимость создания специального колодца для подъема движителя (на первых паровых судах винт поднимали, чтобы он не мешал ходу под парусами) заставляли заслуженных марсофлотов[33] грустно вздыхать под закопченными парусами о былых временах.

Важной частью «морской риторики» были прозвища морских офицеров. С некоторыми из них мы постараемся вас познакомить.

Воспитатель Морского корпуса Николай Иванович Берлинский вошел в историю благодаря книге бывшего кадета и гардемарина Корпуса Сергея Адамовича Колбасьева. В повести «Арсен Люпен» фигурирует некий капитан 1–го ранга с прозвищем «ветчина» или «ветчина с горошком».

Вот, что писал в своих воспоминаниях контр–адмирал Советского военно–морского флота Владимир Александрович Белли:

«Последнего не любили за кажущуюся неискренность, даже известное высокомерие. Пожалуй, такое отношение к Берлинскому было несправедливо. Он работал много и много заботился об обучении кадет. А что он как человек был несимпатичен, так это тоже верно. Звали Берлинского «Ветчиной» за его исключительно розовый цвет лица при очень светлых бровях и волосах. Ну ни дать, ни взять – окорок!».

А это мнение известного советского геолога Сергея Сергеевича Шульца:

«Цвет лица у него был как ветчина. Говорили, что, работая в корпусе, он спускался под воду как водолаз. Кто–то из не любивших его матросов наступил на подающий воздух шланг. Однако Берлинского вытащили и откачали. Но следствием «любви матросов» остался цвет лица и перевод для «воспитания кадет в корпус…»».

Другой корпусной офицер – Александр Александрович Гаврилов – носил прозвище «ворса». Его происхождение объясняет уже знакомый нам Владимир Александрович Белли:

«…Человек неумный, но столь же старательный. Зла он никому не делал, но и толку с него было мало. В корпусе его очень не любили за формализм и придирчивость. Звали его «Ворса» по сходству его бороды с ворсой, т. е. с распущенными прядями смоленого троса. Рассказывали, что «Ворса», стоя на вахте на «Воине»[34] на Кронштадтском рейде, проделал весьма некорректный поступок. К левому трапу «Воина» подошла какая–то вольная[35] шлюпка или катер, с которой поднялись на трап какие–то гражданские люди и спросили, где стоит «Генерал–адмирал»[36]. Вместо того чтобы показать стоявший неподалеку корабль, «Ворса» заявил: «Где «Генерал–адмирал» не знаю, а здесь трап», – и указал рукой на трап. А то как–то стоял А. А. Гаврилов на вахте с 8 до 12 часов дня. Подали пробу матросского обеда, как это полагалось. Ее пробует командир, старший офицер и вахтенный начальник. Когда дошло дело до последнего, то «Ворса» приказал рассыльному на вахте матросу: «Кашицы мне, да побольше, да с кают–компанейским маслом». Таков был А. А. Гаврилов. Его не любили и не уважали».

Адмирала Алексея Павловича Епанчина, многолетнего начальника Морского училища, среди кадет именовали «папашей» или «папашкой». И даже специальный куплет включили о нем в свою песню:

«Прощай, Папашка–адмирал,Украшенный двумя орлами.Хоть ты моря и не видал,Но все ж командовал ты нами…».

Генерал флота Евгений Иванович Аренс так вспоминает об эпохе Епанчина в Корпусе:

««Оно» (т. е. превосходительство), как мы стали величать Епанчина после производства его в адмиралы, по–прежнему торжественно шествовало по ротам, классному коридору и другим помещениям, встречаемое дежурными офицерами и воспитанниками. Адмирал медленно двигался, окруженный своей свитой, держа правую руку за бортом сюртука, а левую за спиной. Это была его обычная манера. При встрече с младшими офицерами он подавал им иногда снисходительно два пальца левой руки, и имел скверную привычку перевирать фамилии, что делал, по–видимому, нарочито, по небрежности, или нежеланию напрячь свою память. Так, увидев дежурного офицера, лейтенанта Клеопина[37], говорил: «А, Кляновин!», воспитанника князя Оболенского[38] величал почему–то «Лябонским» и тому подобное…

Адмирал любил время от времени произносить речи перед фронтом всего училища, причем в зависимости от ее содержания, прибегал то к торжественному тону, то снисходил даже к шуткам».

Адмирала Александра Васильевича Колчака во флоте часто звали «Савонарола» за схожесть с правителем Флоренции конца XV в. Вице–адмирал Павел Яковлевич Любимов носил странноватое на первый взгляд прозвище «Землечерпалка». Как объясняет в мемуарах Владимир Александрович Белли, «в юные годы он бросился в холодную воду спасать утопающего. С тех пор он страдал как будто астмой, вследствие чего издавал часто горлом громкие звуки, сходные со скрипом работающих землечерпалок».

А вице–адмирал Оскар Адольфович Энквист именовался «плантатором». Почему? На этот вопрос отвечает Алексей Силыч Новиков—Прибой в романе «Цусима»:

«…Отрядом крейсеров 2–й эскадры[39] командовал контр–адмирал Оскар Адольфович Энквист. Какими соображениями руководствовалось морское министерство, назначая его на такой ответственный пост, никому не было известно. Очевидно, выбор пал на него только потому, что он имел представительную внешность: коренастый, широкоплечий, с раскидистой седой бородой. Во время похода эскадры старик часто показывался на мостике в круглом белом шлеме, в белых брюках и в белом, похожем на просторную кофту, кителе. Если бы не золотые пуговицы и не золотые погоны с черными орлами, никто из посторонних не мог бы признать в нем адмирала русского флота. Походкой, манерой держаться и говорить Энквист напоминал доброго помещика, любимого своими служащими и рабами за то, что он тихого нрава, ни во что не вмешивается и неумен. При таком барине его крепостным жилось лучше, чем у соседних господ.

На 2–й эскадре его звали «Плантатор»».

Смешную и малопонятную кличку «Полупетя» имел контр–адмирал Николай Аркадьевич Петров—Чернышин. Объяснялась же она, по словам Владимира Александровича Белли, очень просто: