Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»
Эта внезапная вспышка гнева неожиданно вызвала в душе лейтенанта протест, давно дремавший где-то в глубине сознания. Он представил себе, что их разговор слышит Элен и видит его жалкую фигуру, осыпаемую градом оскорблений.
— Я думаю, лучше в Лондон, сэр, — сказал он вдруг холодно и надменно. И на вопросительный взгляд сбитого с толку адмирала, пояснил: — Не следует русских посвящать в такие интимные подробности, сэр.
— Подите вон, лейтенант, — устало сказал адмирал.
— Прекрасно, сэр, — в полном отчаянии прошептал незадачливый адъютант, чувствуя, что никогда еще так низко во падал в глазах своего адмирала. И если бы он не сказал «прекрасно» вместо «да, сэр», и на этот раз адмирал оставил бы без внимания его очередной промах, но в этом «прекрасно, сэр» старый подагрик, пронизываемый резкими болями во всех суставах и в. пояснице, усмотрел явный вызов и сказал уже повернувшемуся к дверям лейтенанту:
— Нет, погодите, черт возьми!..
Командир клипера «Орион» капитан второго ранга Воин Андреевич Зорин и его старший офицер капитан-лейтенант Николай Павлович Никитин ждали в приемной адмирала. От дивана и стульев с высокими спинками пахло старой кожей и застоявшимся, кисловатым табачным дымом. Здание было старое, средневековое, непомерно толстые стены не пропускали звуки с улиц города и порта. Через узкие стрельчатые окна с закопченными стеклами виднелась облупившаяся стена, сложенная из серого известняка.
Через приемную проходили капитаны кораблей, шип-шандеры, портовые чиновники, с нескрываемым любопытством поглядывая на русских моряков.
Капитан клипера сказал:
— Интересно бы узнать историю этого дома, наверное, принадлежал какому-нибудь негоцианту-пирату и, когда требовалось, офицеру его величества короля или королевы английской.
Они прошли по выщербленному паркету и остановились перед давно не топленным камином. На мраморной доске камина тускло поблескивал бронзовый бюст адмирала-пирата сэра Френсиса Дрейка.
— Возможно, вот и сам бывший хозяин дома, — сказал старший офицер. — Символическая фигура! Такие, как Дрейк, создали Англию. И я читал в Большой британской энциклопедии, что теперешний первый лорд адмиралтейства — прямой его потомок.
— По женской линии. Возможно, мамочка моя, и у адмирала Эльфтона найдется не менее достойный предок.
— Если так, то мы зря тряслись в кебе. — Старший офицер посмотрел на часы: — Ждем уже четверть часа. Видимо, на политических весах Россия уже стала весить гораздо меньше. Англия же всегда считалась только с весом и силой.
— Да, голубчик Николай Павлыч, есть такой грех у наших союзников. Кстати сказать, сила и вес лежат в основе всякой политики. Англичане ведут ее наиболее нагло и откровенно, прикрываясь только словоизвержениями в парламенте о спасении мира от революционного пожара, вспыхнувшего в России.
— Бедная и несчастная Россия!
— Представьте, я не считаю ее таковой. Была бедной и несчастной, а сейчас поднимается во весь роет, расправляет крылья.
— Не дадут.
— Трудно. Ох как трудно ей приходится.
— С другой стороны, если хоть сотая доля правды о большевиках доходит до нас, то надо задуматься, Воин Андреевич. Возможно, стоит чем-то пожертвовать, чтобы восстановить порядок и демократию?
— Вы, моя мамочка, осторожный и сомневающийся человек, привыкший к коварству морской стихии, верите только картам, лоту, секстану и хронометрам.
— Не всегда.
— И правильно делаете. Но в народ надо верить.
— Хотелось бы. Но мы-то с вами дворяне, и в монархии было высшее проявление наших идеалов.
— Однако мы иногда отправляли к праотцам неугодного монарха, мамочка моя.
— Все это так, Воин Андреевич. Вместо одного царя мы сажали на престол другого, а теперь? Что будет теперь? Кого мы посадим? Или он сядет сам, без нашего согласия?
— Я верю, что Россия выберет образ правления, достойный своего народа.
— Какой вы оптимист! — с долей зависти сказал капитан-лейтенант и вновь посмотрел на часы.
Воин Андреевич сказал примирительно:
— Ничего, подождем. Адмирал человек занятой, сотни две судов в гаванях. Идет война. Подождем. — Он повел глазами в сторону бюста Френсиса Дрейка: — Физия серьезная у этого джентльмена. Гениальный был моряк, ничего не скажешь. И если разбойничал, то ведь время было такое. Знаю, знаю, что скажете, — он поднял палец, — и сейчас не лучше и вместо Южной Америки потомки Дрейка не теряются на Востоке?.. Эпоха разбоя продолжается, мамочка моя. И мне кажется, что там, дома, сделали первую решительную попытку изменить отношение между людьми и странами. Здесь весьма разбираются в ситуации, мобилизуют общественное мнение, чтобы придать интервенции вид священной войны за демократию, и нас с вами втягивают в эту авантюру.
— Вот здесь я с вами согласен полностью.
— И хорошо, мамочка моя. Я ведь тоже не ортодокс, очень далеки мы от событий. То все, что творится дома, начинает выглядеть в идеальном свете, то вдруг начитаешься английских газет, и сердце мрет.
Капитан-лейтенант как-то печально улыбнулся и вздохнул.
Тяжелая дубовая дверь, ведущая в кабинет начальника порта, приоткрылась, и в приемную выскользнул лейтенант Фелимор, щеки его пылали. Только закрыв за собой дверь, лейтенант Фелимор осознал по-настоящему, что произошло в кабинете адмирала. «Вылетел как пробка. Ну и пусть. Какое у него было лицо! — лейтенант силился улыбнуться. — Пропала карьера! Хотя ничего еще не потеряно. Меня никогда не прельщала береговая служба. Этот сухопутный адмирал угрожал назначить меня на первый захудалый корабль, уходящий в самую рискованную экспедицию. А я ему: „В королевском флоте нет захудалых кораблей, сэр“. Он чуть не упал от такой дерзости. Ничего, Элен поймет. В крайнем случае буду торговать перчатками в ее магазине», — сделал он неожиданное заключение и, печально улыбаясь, остановился перед русскими моряками. И они тоже улыбнулись, глядя на его взволнованное юношеское лицо.
— Джентльмены, адмирал весьма сожалеет… — он перевел дух. — Он не может принять вас, джентльмены. Весьма неотложные дела.
Командир клипера и старший офицер переглянулись. Воин Андреевич сказал, четко выговаривая английские слова:
— Мы тоже весьма сожалеем, что еще раз обратились к его высокопревосходительству адмиралу сэру Эльфтону.
Отдав честь, русские направились к выходу так решительно, что группа английских морских офицеров, столпившихся посреди приемной, невольно раздалась, уступая им дорогу.
Лейтенант, помедлив в нерешительности, бросился за ними:
