Густав Эмар - Вождь окасов
– Точно?
– Точно... Ах! Постойте, вспомнил... мне было дано поручение...
– Ну, вот видите!
– О! Боже мой! Я забыл про него, уверяю вас.
– Гм! Какое же это поручение?
– Не знаю.
– Как не знаете?
– Право не знаю; мне дали депешу.
– Покажите ее мне...
– Вот она!
Бустаменте схватил депешу, сорвал печать и быстро пробежал бумагу глазами.
– Ба! – сказал он, комкая ее между сжатыми пальцами. – В этой депеше нет никакого смысла, она вроде тех, которые поручаются людям вашего сорта.
Сенатор притворился, будто принимает эту фразу за комплемент.
– Я сам тоже думал, – сказал он с улыбкой, которая имела притязание быть приятной, но страх, искрививший его черты, делал из нее отвратительную гримасу.
Услышав нелепый ответ дона Рамона, Бустаменте не мог удержаться и громко расхохотался; сенатор поспешил принять участие в смехе генерала, сам не зная почему. Донна Мария прекратила эту веселость, заговорив:
– Дон Панчо, ступайте к Антинагюэлю; необходимо, чтобы завтра на рассвете он потребовал свидания у авантюристов, которые засели как совы на вершине скалы.
– Но если он откажет? – заметил удивленный Бустаменте.
– Он должен согласиться; постарайтесь его убедить.
– Попробую.
– Надо успеть во что бы то ни стало.
– Я успею, если вы требуете.
– Во время вашего отсутствия я поговорю с этим человеком.
– Говорите, я уйду.
Трудно сказать к чему прибегнул Бустаменте для того, чтобы заставить токи повести переговоры с осужденными; но дело кончилось тем, что он успел в своем предприятии.
Когда он возвратился к донне Марии, разговор ее с сенатором уже был кончен. Генерал услышал только как она сказала сардоническим голосом:
– Устройте же все это как можете, любезный дон Рамон; если вы не сумеете, я отдам вас индейцам, и они сожгут вас живого.
– Гм! – прошептал дон Рамон с испугом. – Если они узнают, что это сделал я, что тогда будет со мной.
– Вы будете сожжены.
– Черт побери! Черт побери! Перспектива не совсем приятная; неужели вы не можете дать это поручение кому-нибудь другому?
Донна Мария лукаво улыбнулась и сказала:
– Успокойтесь, я буду вашей сообщницей; я вам помогу.
– О! Когда так, – сказал сенатор с радостью, – я заранее уверен в успехе.
Красавица сдержала слово: она помогла дону Рамону исполнить смелый план, задуманный ею. Дон Панчо остерегался расспрашивать куртизанку; он знал, что она трудится для него и потому был на этот счет совершенно спокоен. Он ожидал терпеливо, когда она сама сочтет нужным рассказать ему все.
ГЛАВА LXIII
Капитуляция
Вернемся в хижину совета, куда граф де Пребуа Крансэ был введен генералом Бустаменте. Дон Панчо имел слишком много личного мужества, чтобы не любить и не ценить это качество в другом. Гордая и надменная поза молодого человека ему понравилась. Поэтому после довольно грубого ответа Луи, дон Панчо вместо того чтобы сердиться на него сказал ему, поклонившись:
– Ваше замечание совершенно справедливо, господин...
– Граф де Пребуа Крансэ, – подсказал француз, кланяясь.
В Америке дворянства не существует, а потому титулы там неизвестны. Однако ж нет на свете другой страны, в которой это дворянство и эти титулы пользовались бы таким почетом! На графа и на маркиза там смотрят как на людей высшего сорта. То, что мы сказали, относится не к одной Южной Америке, где на основании прежних законов, утверждающих, что всякий кастеланец благороден, потомки испанцев могли бы по справедливости иметь притязание на дворянство. В Соединенных Штатах в особенности влияние титулов царствует во всей своей силе.
Бессмертный Фенимор Купер еще прежде нас сделал это замечание в одном из своих романов. Он рассказывает, какой эффект произвело одно из его действующих лиц – американец по происхождению, который, эмигрировав в Англию во время революции, вернулся оттуда с титулом баронета. Эффект этот был огромный, и Купер наивно прибавляет, что достойные янки в полном смысле слова гордились своим соотечественником-баронетом.
Откуда может происходить эта аномалия у таких свирепых республиканцев как американцы? Мы откровенно признаемся в нашем неведении и предоставляем другим, более посвященным в таинства человеческого сердца, старание разрешить этот трудный вопрос.
Бустаменте и дон Рамон глядели на молодого человека с симпатическим любопытством. Через минуту дон Панчо сказал:
– Прежде всего другой вопрос: позвольте мне, граф, спросить вас, каким это образом вы могли очутиться между людьми, которых мы осаждаем?
– По самой простой причине, – отвечал Луи, – я путешествую с несколькими друзьями и многими слугами; вчера шум битвы долетел до нас; между тем несколько испанских солдат прибежали укрыться на ту самую скалу, где я сам искал убежища, вовсе не желая попасть в руки победителей, если бы победителями были ароканы, люди, как говорят, свирепые. Битва, начавшаяся в ущелье, продолжалась в долине; солдаты, слушаясь только своего мужества, выстрелили в неприятеля; и это-то неблагоразумие было для нас так гибельно; мы были замечены.
Бустаменте и сенатор понимали как нельзя лучше, что думать о справедливости этого рассказа, но как люди светские сделали вид, будто поверили ему. Притом, Луи говорил с такой непринужденностью, с такой самоуверенностью, что они слушали его, улыбаясь. Антинагюэль и Черный Олень поверили всему буквально.
– Итак, граф, – спросил Бустаменте, – вы начальник гарнизона?
– Я, господин...
– Генерал дон Панчо Бустаменте.
– Ах! Извините, – сказал Луи с удивленным видом, хотя очень хорошо знал к кому он обращался, – я не знал, генерал.
Дон Панчо улыбнулся с гордостью.
– А велик ли ваш гарнизон? – продолжал он.
– С меня довольно, – небрежно отвечал граф.
– Человек в тридцать? – спросил Бустаменте вкрадчивым тоном.
– Да, почти, – самоуверенно отвечал граф.
Бустаменте встал.
– Как, граф? – вскричал он с притворным гневом. – С тридцатью человеками вы хотите сопротивляться пятистам ароканским воинам, окружающим вас?
– Почему бы и нет? – холодно отвечал молодой человек.
Голос француза был так тверд, взор его бросал такие молнии, что присутствующие задрожали от восторга.
– Но это безумство, – продолжал Бустаменте.
– Нет, это мужество, – отвечал граф. – Все вы, слушающие меня, люди неустрашимые; поэтому слова мои не должны удивлять вас; на моем месте, вы сами поступили бы так же!
– Да! – сказал Антинагюэль. – Брат мой говорит хорошо; это великий вождь между воинами своего народа; окасы будут гордиться победой над ним.
