Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1
Я стал белее ваших кружев, графиня, и закричал: «Это ложь!» «Нет, дорогой господин Дюбарри, это не ложь, — услышал я мерзкий пронзительный голос, — и я очень страдаю».
Я устремился туда, откуда исходил этот голос, рывком распахнул застекленную дверь, которая не хотела открываться: старуха графиня и вправду лежала в постели.
«Ах, сударыня…» — выдавил я. Это были единственные слова, которые я сумел произнести. Я был в ярости и с радостью придушил бы ее.
«Видите этот кофейник? — сказала она мне, указав на какую-то гнусную посудину, валявшуюся на полу. — Он и есть причина несчастья».
Я растоптал этот кофейник ногами.
«Можете быть уверены, вам в нем уже не варить шоколад».
«Какое невезение! — скорбным голосом продолжала старуха. — Придется госпоже д'Алоньи представлять вашу сестру. Что поделаешь? Так предначертано судьбой, как говорят на Востоке».
— Боже мой! — воскликнула графиня Дюбарри. — Вы приводите меня в отчаяние!
— А я пока воздержусь отчаиваться, при условии, что вы навестите ее. Для этого я вас и вызвал.
— Вы полагаете, еще не все пропало? Почему?
— Господи, да потому что вы можете то, чего не могу я, потому, что вы — женщина, потому что вы заставите ее снять повязку, а когда ложь будет обнаружена, скажете графине Беарнской, что ее сын навсегда останется мелкопоместным дворянчиком, а она никогда не увидит ни гроша из наследства Салюсов, и, наконец, потому что проклинающую Камиллу вы сыграете с куда большим правдоподобием, нежели я неистовство Ореста[108].
— Надеюсь, вы шутите! — воскликнула г-жа Дюбарри.
— Какие уж тут шутки!
— И где обитает наша сивилла?
— Вам отлично известно: в «Поющем петухе» на улице Сен-Жермен-де-Пре. Это большой мрачный дом с огромным петухом, нарисованным на листе жести. Когда жесть скрипит, петух поет.
— Да, это будет чудовищная сцена.
— Я тоже так думаю. А еще я думаю, что рискнуть стоит. Мне пойти с вами?
— Избави Бог, вы все испортите.
— То же самое мне сказал наш прокурор, когда я советовался с ним на этот счет. Говорю это для вашего сведения. Поколотить человека у него дома — это значит штраф и тюрьма. Поколотить на улице…
— Не всегда удается, и вам это известно лучше, чем кому-либо другому, — заметила графиня Жану.
Виконт скривил губы в весьма принужденной улыбке.
— Ну, коль долг платится с опозданием, то платится с процентами. И если я когда-нибудь повстречаю этого своего господинчика…
— Поговорим-ка лучше о моей даме, виконт.
— Мне больше нечего вам о ней сказать. Поезжайте!
И граф отошел в сторону, освобождая карете проезд.
— Где вы меня будете ждать? — спросила графиня.
— В самой гостинице. Я закажу бутылку испанского вина и, если вам понадобится моя рука, мигом примчусь.
— Трогай! — крикнула графиня кучеру.
— Улица Сен-Жермен-де-Пре, гостиница «Поющий петух», — добавил виконт.
Карета стремительно покатила по Елисейским полям.
Через четверть часа она остановилась неподалеку от Монастырской улицы и рынка Святой Маргариты.
Там г-жа Дюбарри вышла, поскольку опасалась, что стук колес экипажа встревожит хитрую старуху, которая, без сомнения, держится настороже; выглянув из-за гардины, она увидит, кто к ней пожаловал, и у нее будет достаточно времени, чтобы избежать встречи с посетительницей.
Поэтому в сопровождении одного-единственного лакея, следовавшего за нею, г-жа Дюбарри быстро прошла по Монастырской улице, которая упиралась в три дома; в среднем и размещался постоялый двор.
Г-жа Дюбарри даже не вступила, а ворвалась в распахнутую дверь странноприимного дома.
Никто не видел, как она вошла, но у подножия деревянной лестницы ее встретила хозяйка.
— Я к графине Беарнской, — сообщила г-жа Дюбарри.
— Графиня Беарнская серьезно больна и никого не принимает.
— Да, да, я знаю о ее болезни, — отвечала г-жа Дюбарри. — Я и пришла узнать о ее состоянии.
И с легкостью птицы она в один миг взлетела по лестнице.
— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! — закричала хозяйка. — К вам прорвались!
— Кто там? — спросила из комнаты старая сутяжница.
— Это я, — появляясь на пороге, сообщила г-жа Дюбарри, чья физиономия как нельзя лучше соответствовала обстоятельствам: на ней была и вежливая улыбка и скорбная гримаска сострадания.
— Госпожа графиня, вы? — воскликнула, побледнев от страха, сутяжница.
— Да, сударыня. Я пришла выразить вам свои соболезнования в постигшем вас несчастье, о котором только что узнала. Прошу вас, расскажите, что с вами произошло?
— Сударыня, но я даже не решаюсь предложить вам сесть в этой конуре.
— О, я знаю, что у вас замок в Турени и потому извиняю эту гостиницу.
И г-жа Дюбарри уселась. Графиня Беарнская поняла, что гостья обосновалась прочно.
— Вы, очевидно, очень страдаете, сударыня? — поинтересовалась г-жа Дюбарри.
— Чудовищно.
— Правая нога? Господи! Но как же вас угораздило обварить ее?
— Да все очень просто: я держала кофейник, ручка скользнула в руке и мне на ногу вылилось со стакан кипятка.
— Какой ужас!
Старуха вздохнула.
— Да, ужас, — согласилась она. — Но что вы хотите: беда в одиночку не ходит.
— Вы знаете, что король вас ждал сегодня утром?
— Вы усугубляете мое отчаяние, сударыня.
— Его величество весьма недоволен, что не повидал вас.
— Меня оправдывает моя болезнь, и я надеюсь принести его величеству свои почтительнейшие извинения.
— Я это рассказываю не для того, чтобы огорчить вас, — сообщила г-жа Дюбарри, видя, как надуто и чопорно держится старуха, — а только чтобы вы поняли, какое значение его величество придает этому делу и как он будет вам признателен.
— Вы же видите мое состояние, сударыня.
— Да, конечно. Хотите, я вам кое-что скажу?
— Разумеется. Мне будет крайне лестно услышать все, что вы скажете.
— По всей вероятности, это несчастье произошло потому, что вы испытали большое волнение.
— Не стану отрицать, — подтвердила сутяжница, сделав поклон, но только верхней половиной тела, — я была безмерно тронута честью, какую вы мне оказали, столь учтиво приняв меня у себя.
— Но я думаю, есть еще и другая причина.
— Другая? Ей-богу, нету. Во всяком случае, я таковой не знаю.
— Ну, скажем, некая встреча…
— То есть я с кем-то встретилась?
— Да, выходя от меня.
— Нет, сударыня, я ни с кем не встречалась. Я была в карете вашего брата.
— Это произошло, прежде чем вы сели в карету.
