Роберт Харрис - Очищение

— Ведь в то время ты отбросил мысли о былой дружбе, — спросил Цезарь, — и возглавил армию Сената, чтобы раздавить предателя, не так ли?

— Именно так.

— И ты прислал голову этого монстра в Сенат как доказательство твоей победы?

— Да.

— Запомните это хорошенько, — сказал Цицерон, обращаясь к присяжным. — Разве это похоже на действия предателя? Молодой Руф, сидящий здесь, поддерживал Катилину — пусть он попытается это опровергнуть, — а потому тихо сбежал из Рима, чтобы не разделить его судьбу. А сейчас он рискнул вернуться в Рим и имеет наглость обвинять в измене того самого человека, который всех нас спас! — Он опять повернулся к Гибриде. — А после того, как ты покончил с Катилиной, ты освободил меня от необходимости править Македонией, с тем чтобы я мог выкорчевать все корни этого заговора?

— Так точно.

Допрос продолжался довольно долго — Цицерон вел Гибриду по его показаниям, как отец, который за ручку ведет своего сына по опасной тропе. Он попросил его рассказать, как ему удалось законными методами повысить доходы от Македонии, как он отчитывался за каждую драхму, как набрал и вооружил два легиона и как повел их через горы в опасную экспедицию на восток, к Черному морю. Он описал ужасные воинственные племена гетов, бастарнов и истрийцев, нападавшие на колонну римлян, продвигающуюся по долине Дуная.

— Обвинение утверждает, что, услышав о больших силах противника, ты разделил свое войско на две части, забрав с собой кавалерию для собственной охраны и оставив пехоту беззащитной. Это правда?

— Нет, неправда.

— Ведь ты же отважно преследовал армию истрийцев, не так ли?

— Именно так.

— А пока тебя не было, бастарны переправились через Дунай и напали на пехоту с тыла?

— Правильно.

— И ты ничего не мог поделать?

— Боюсь, что ничего. — Гибрида наклонил голову и вытер глаза, как велел ему Цицерон.

— Должно быть, от рук варваров погибло много твоих друзей и товарищей по оружию.

— Да, очень много.

После долгой паузы, во время которой в суде стояла абсолютная тишина, Цицерон повернулся к присяжным.

— Война, граждане, иногда бывает жестокой и коварной, но при чем же здесь измена?

Под длительные аплодисменты он вернулся на свое место. Аплодировали не только зеваки, но и некоторые из присяжных. Впервые у меня появилась какая-то надежда. Я понадеялся, что искусство Цицерона как адвоката сможет помочь нам в очередной раз. Руф улыбнулся и сделал глоток вина, разведенного водой, прежде чем подняться на ноги. Он разминал плечи, как атлет, закинув руки за голову и вращая торсом в разные стороны. Когда я увидел, как он это делает, перед тем как начать перекрестный допрос, мне показалось, что время повернуло вспять, и я вспомнил, как Цицерон посылал его выполнять различные поручения и издевался над ним за небрежность в одежде и длину волос. А еще я вспомнил, как этот мальчик подворовывал у меня деньги и пил и играл на них всю ночь, а я все равно не мог долго злиться на него. Какие боги свели нас вновь в этом суде?

Руф прошел к трибуне свидетелей. Он был абсолютно спокоен — казалось, что у него нет нервов. С тем же успехом он мог идти в таверну на встречу с приятелем.

— У тебя хорошая память, Антоний Гибрида?

— Думаю, да.

— Тогда я думаю, что ты помнишь раба, которого убили накануне твоего консульства?

— Не уверен. Ведь за годы у человека бывает так много рабов… — На лице Гибриды появилось удивленное выражение, и он в недоумении посмотрел на Цицерона.

— Но этого-то ты должен помнить? — настаивал Руф. — Он был из Смирны. Около двенадцати лет. Его тело сбросили в Тибр. Цицерон присутствовал, когда его выловили. У него было перерезано горло и удалены все внутренности.

По суду пронесся крик ужаса, и мой рот пересох не только от воспоминаний о несчастном мальчике, но и от того, что я понял, куда могут привести все эти вопросы. Цицерон тоже это понял. Он немедленно вскочил и обратился к претору:

— Но ведь это совсем не важно. Смерть раба больше четырех лет назад не имеет никакого отношения к тому, что произошло во время проигранной битвы на побережье Черного моря.

— Пусть обвинитель задаст свои вопросы, — решил Клавдиан, а затем философски добавил: — Я давно понял, что в жизни многие вещи взаимосвязаны.

— Теперь, когда ты об этом сказал, я что-то припоминаю… — Гибрида все еще беспомощно смотрел на Цицерона.

— Надеюсь, — ответил Руф. — Не каждый день человек присутствует на человеческом жертвоприношении! Я думаю, что даже для тебя, со всеми мерзостями, которые тебя окружают, это редкость!

— Я ничего не знаю ни о каких человеческих жертвоприношениях, — пробормотал Гибрида.

— Его убил Катилина, а потом он заставил тебя и остальных присутствующих поклясться…

— Разве? — Гибрида состроил гримасу, как будто пытался вспомнить давние события. — Нет, не думаю. Нет, ты ошибаешься.

— Именно так он и поступил. И ты поклялся на крови этого зарезанного ребенка убить своего коллегу консула — человека, который сейчас сидит рядом с тобой как твой адвокат.

Эти слова оказались настоящей сенсацией, и, когда шум утих, Цицерон поднялся на ноги.

— Очень жаль, — сказал он, с сожалением качая головой, — очень жаль, потому что до этого момента мой молодой друг очень хорошо показал себя в роли обвинителя. Он ведь был моим учеником, граждане, и я искренне гордился и им, и самим собой как учителем. А вот сейчас он взял и разрушил всю свою работу, произнеся это невероятное обвинение. Боюсь, что мне придется вновь заняться его обучением.

— Я знаю, что это правда, — ответил Руф, широко улыбаясь, — потому что ты сам рассказал мне об этом.

Всего на секунду Цицерон заколебался, и, к своему ужасу, я увидел, что он совершенно забыл о своей беседе с Руфом много лет назад.

— Ты неблагодарный подлец, — резко произнес он, — я никогда ничего подобного не говорил.

— В первую неделю твоего консульства, через два дня после Латинского праздника, ты позвал меня к себе домой и спросил, говорил ли Катилина в моем присутствии о том, что тебя надо убить. Ты сказал, что Гибрида признался, что поклялся именно в этом на крови убитого мальчика. И ты еще попросил меня следить за всем, что происходит у Катилины.

— Это абсолютная ложь, — воскликнул Цицерон, но его эмоции не смогли уменьшить эффект от точного и хладнокровного рассказа Руфа.

— Этому человеку ты доверял как своему коллеге консулу, — продолжил Руф, спокойно указывая на Гибриду. — Этого человека ты посадил на шею жителям Македонии как их губернатора — человека, о котором ты знал, что он принял участие в скотском убийстве и желает твоей собственной смерти. А сегодня ты защищаешь этого человека. Почему же?