Король гор. Человек со сломанным ухом - Эдмон Абу
И вот теперь Фугас в полном одиночестве сидел в большой гостиной, погрузившись в воспоминания о старых добрых временах. Внезапно появился дежурный офицер, который предложил полковнику снять перчатки и пройти в кабинет императора.
Уважение к существующей власти настолько глубоко въелось в меня, что я не могу себе позволить изобразить здесь сцену, действующим лицом которой является августейшая персона. Но поскольку переписка Фугаса уже стала фактом современной истории, я счел возможным привести здесь текст письма, написанного им Клементине по возвращении в гостиницу. Вот этот текст:
«Написано в Париже… Господи, что я говорю?.. Написано на Седьмом небе! 21 августа 1859 г.
Милый, ангел мой!
Я пьян от радости, признательности и восхищения. Я видел его. Я говорил с ним. Он протянул мне руку
и предложил присесть! Это великий государь. Он станет хозяином всей Земли! Он вручил мне медаль Святой Елены и офицерский крест. Меня привел к нему малыш Леблан. Это мой старый друг и благородный человек. Теперь он маршал Франции и герцог новой империи! О моем продвижении по службе речь пока не идет. Мне лишь возвращают мое звание, как офицеру, взятому в плен пруссаками и пролежавшему долгие годы в тройном гробу. Так гласит закон. Однако не позднее, чем через три месяца я стану бригадным генералом, это уже решено. Он лично соизволил пообещать мне это. Но какой же он человек! Это Бог, спустившийся на землю! Он такой же гордый военачальник и отец солдатам, как и наш гений Ваграма и Москвы. Он пытался дать мне денег из собственного бумажника, чтобы я справил обмундирование. Но я ответил: “Нет, сир! Я должен получить старый долг в Данциге. Если мне заплатят, я стану богатым, а если откажутся платить, то мне хватит жалованья". Ну а потом… Нет, не зря говорят о доброте государевой! Он тонко улыбнулся и, теребя свои усы, сказал: “Вы ведь оставались в Пруссии с 1813 по 1859 год? — Да, сир. — Ваш плен проходил в исключительных условиях? — Да, сир. — Договоры от 1814 и 1815 годов предусматривали возвращение военнопленных? — Да, сир. — Вы полагаете, что их нарушили? — Да, сир. — Значит, Пруссия должна возместить вам ущерб. Я направлю им требование по дипломатическим каналам. — Да, сир. Вы безмерно добры! ” Такая мысль никогда не приходила мне в голову! Содрать деньги с Пруссии! С той самой Пруссии, которая грабила нас в 1814 и 1815 годах. Да здравствует император, любимая моя Клементина! Пусть вечно здравствует славный и великодушный государь! Да здравствуют императрица и принц империи! Я видел их! Император представил меня своей семье. Принц похож на чудесного маленького солдата. Он соизволил бить барабанными палочками по моей новой шляпе. Я плакал от умиления. Ее Величество императрица сказала мне с ангельской улыбкой, что слышала о моих несчастьях. “О, мадам, — ответил я, — то, что сейчас происходит, стократно компенсирует мои страдания. — Будущей зимой мы ждем вас на балу в Тюильри. — Увы, мадам, если я и танцевал в этой жизни, то только под грохот пушек, но я готов на все, лишь бы вы были довольны! Я обучусь искусству Вестриса1. — А я уже научился танцевать кадриль”, — добавил Леблан.
Император изволил сказать мне, что он счастлив вновь обрести такого офицера, как я, который в прошлом участвовал в самых громких кампаниях нашего века, а сейчас хранит традиции Великой армии. От этих слов я осмелел и не побоялся напомнить ему один из главных принципов прежних времен: подписывать мир в столицах поверженных государств. “Не увлекайтесь, — сказал он. — В соответствии с этим принципом армии союзников два раза вторгались во Францию, чтобы подписать мир в Париже! — Они здесь больше не появятся! — воскликнул я. — А если и появятся, то только через мой труп! ” А еще я настаивал на нежелательности слишком сильного сближения с Англией и выразил пожелание в ближайшем будущем начать покорение мира. Сначала надо восстановить наши собственные границы и только потом естественные границы в Европе, поскольку Европа — это окраина Франции и ее не следует аннексировать слишком поспешно. Император покачал головой, словно не соглашался со мной. Неужели
1Гаэтано Вестрис — итальянский артист балета, первый танцовщик Королевской академии музыки в 1748–1781 гг., прозванный парижанами Богом танца.
он скрывает мирные намерения? Даже думать не хочу об этом! Если это правда, то она меня убьет!
Он спросил, как я отношусь к происшедшим в Париже изменениям. Я ответил со всей искренностью, присущей моей гордой душе: “Сир, новый Париж — это шедевр великой империи. Но я надеюсь, что городские власти еще не сказали свое последнее слово. — Как вы думаете, что еще надо сделать? — В первую очередь, — ответил я, — необходимо спрямить течение Сены. Она до того извилистая, что уму не постижимо. Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, и именно так должны быть устроены не только реки, но и бульвары. Во вторую очередь, в городе необходимо устранить все возвышенности и низины, сделать поверхность ровной, доказав тем самым природе, что ее сила не сопоставима с возможностями администрации. После того, как подготовительная работа будет завершена, я прочертил бы круг диаметром три лье, по границе которого пустил бы элегантную решетку, опоясывающую весь Париж. В центре круга я построил бы дворец для Вашего Величества и членов императорской семьи. Это было бы грандиозное сооружение, в котором могли бы разместиться все государственные ведомства и прочие учреждения: штабы, суды, музеи, министерства, архиепископство, полиция, Институт Франции 1 , посольства, тюрьмы, Банк Франции, лицеи, театры, редакция газеты “Монитёр”, императорская типография, Севрская мануфактура и Гобеленная мануфактура, а также склады с запасами продовольствия. Этот дворец должен быть круглым, и от него должны отходить двенадцать бульваров шириной сто
1 Основное официальное научное учреждение страны, объединяющее пять академий.
«В центре круга я построил бы дворец для Вашего Величества»
двадцать метров каждый, которые должны носить имена двенадцати маршалов Франции и заканчиваться двенадцатью железнодорожными вокзалами. Застраивать
