Джайлс Кристиан - Кровавый глаз

Она вернулась, прежде чем мои сны успели приобрести очертания, и принесла с собой льняной мешок, в котором что-то лежало.

— Просыпайся же! Эльдред уже на берегу. Он ждет попутного ветра, чтобы выйти в море. Олдермен забрал с собой свое серебро.

— Серебро моего ярла, — поправил я, силясь прогнать туман, затянувший мой рассудок.

Постепенно окружающая действительность перестала расплываться у меня перед глазами.

Я разглядел Кинетрит, потер ноющий затылок и продолжил:

— Эльдред глупец, раз везет все свои сокровища на том корабле, на котором он еще никогда не плавал. Белокурые дочери Ран учуют запах серебра и прольют его в море, а заодно и Эльдреда.

— Всемогущий Господь услышит эти слова и сделает так, что твой язык почернеет и отвалится. Ты станешь немым, — с укором промолвила Кинетрит и нахмурилась. — Это еда, — добавила она, проследив за моим взглядом, брошенным на мешок.

Я кивнул, чувствуя бурление в желудке.

— Повар Годгифу говорит, что Эльдред собирается продать книгу императору Карлу Великому.

— Ты уверена?

— Ворон, нам нужно поторопиться! — Кинетрит потянула меня за кольчугу.

— Значит, Эльдред изначально не собирался отдавать книгу Эгберту? — спросил я.

В те времена тот был королем Уэссекса, унаследовав трон от Беортрика. Он еще не стал бретвальдой,[9] правителем всей Британии.

— Не знаю, — ответила Кинетрит, протягивая мне щит. — Не думаю, что королю Эгберту вообще было известно об этой книге.

— Разумное предположение, — согласился я, закинул щит за спину и поднял с земли шлем. — Король Эгберт ни за что не допустил бы, чтобы по его земле расхаживали норвежцы Сигурда. В каком свете это выставило бы правителя перед собственным народом? Перед священниками?

— А наши люди пошли на это, так как Эльдред сказал, что такова воля короля, — добавила Кинетрит, вставляя на место последнюю деталь мозаики. — У них не было выбора.

— Олдермен ведет опасную игру, — заметил я. — Он очень хитер! Этого у него не отнимешь.

Уже тогда имя Карла Великого гремело по всей земле. После Папы император был самым могущественным в христианском мире, хотя люди поговаривали, что и сам понтифик Лев преклоняет колени перед Карлом Великим. «Если Господь не слышит, молись Карлу Великому», — говорили христиане. Они повторяют эти слова и сейчас, хотя император давно уже превратился в прах.

— Надеюсь, ветер брызнет ему в лицо собственной мочой, — пробормотал я, имея в виду Эльдреда.

Я ловил лицом легкий ветерок и гадал, неужели даже природа встанет на сторону коварного олдермена и поможет ему уйти от меня. Кинетрит протянула мне краюху хлеба, сыр и кусок соленого мяса. Мы тронулись в путь, обходя стороной крепость Эльдреда, чтобы успеть добраться до берега, пока ветер не переменился.

У Кинетрит в мешочке также лежали горох, лук-порей, репа и две маленькие луковицы. Это было все, что придавало нам силы в течение двухдневного путешествия к южному побережью Уэссекса. Однако когда я наконец почувствовал запах моря, задолго до того, как его дикий шум наполнил мой слух, а перед глазами показались серые бескрайние просторы, у меня внутри зашевелился другой голод.

— Ты скучаешь по нему, так? — спросила Кинетрит, когда я остановился и бросил вверх горсть травы, чтобы узнать направление ветра.

Я кивнул и полной грудью вобрал соленый воздух. Ветер по-прежнему дул с юга, чему мы были рады, так как это означало, что Эльдред еще не вышел в море. Мой ярл мог бы повести «Змей» против ветра, но Эльдред не был Сигурдом. Я надеялся, что олдермен не станет рисковать, испугается, что волны выбросят корабль обратно на берег. Конечно, он мог бы отойти на веслах. Грести против ветра было бы очень непросто, но все же это позволило бы ему выйти в море. Впрочем, Эльдред не подозревал об опасности, поэтому мы не сомневались в том, что он будет ждать попутного ветра.

— Я успел полюбить море, — сказал я, вспоминая братство скандинавов, Сигурда, Свейна и Улафа. — Оно способно многое рассказать человеку о нем самом, однако знания эти даются нелегко. Сначала нужно доверить ему свою жизнь. — Я поморщился и признался: — Находиться в шторм в открытом море — это ужасно, Кинетрит.

— Моя мать боялась моря, — нахмурилась девушка. — Она говорила, что оно вечно жаждет человеческих душ. Вот почему многие гибнут, пытаясь его покорить. — Моя спутница невесело усмехнулась. — Похоже на слова язычника, ты не находишь?

Я кивнул и заметил:

— Но мать произвела тебя на свет, Кинетрит. Храбростью ты не уступаешь никому из тех, кого я знаю.

Девушка провела зубами по нижней губе. Я ощутил такое непреодолимое желание поцеловать ее, что вынужден был отвернуться.

— Думаю, страх сам по себе способен убить человека, — тихо продолжал я, снял шлем и вытер лоб. — Он держит мужчину у домашнего очага и следит за тем, чтобы тот состарился раньше времени. Страх заставляет человека предать своих друзей, когда ему кажется, будто боги отвернулись от него, — добавил я, подумав о Глуме. — Ты когда-нибудь заглядывала в глаза ярлу Сигурду? В самые зрачки, в черные дыры? Или в глаза Бьорна, Бьярни, Улафа?

Кинетрит пожала плечами, и я продолжил:

— В этих людях живет море, Кинетрит. Они такие же дикие, как и оно, но свободные. Никто не повелевает волнами.

— Ты не понравился бы моей матери, Ворон, — сказала девушка. — Она не отпустила бы меня с тобой даже на рынок, не говоря уж про это.

— Твоему отцу я понравлюсь еще меньше, — усмехнулся я, но Кинетрит оставалась серьезной.

— Моя жизнь стала совсем иной, — вздохнула она. — Все переменилось. Я осталась совсем одна.

— Нет, Кинетрит, ты не одна.

Я почувствовал, как у меня загорелись щеки. Какое-то мгновение тишину нарушали лишь приглушенный рев волн и далекий крик чаек. Большой черный баклан пролетел в сторону моря, размеренно взмахивая сильными крыльями.

— Ветер утих, — вдруг совершенно справедливо сказала Кинетрит. — Нам нужно поторопиться.

Я взглянул в сторону моря, увидел маленький каменистый островок и понял, что дракары находятся дальше к востоку, где мы несколько недель назад оставили их у берега. Еще мне стало ясно, что удача отвернулась от нас. Ветер внезапно переменился, задул с запада, принося аромат желтого мака с далеких холмов.

Мы не стали спускаться к морю, двинулись на восток в надежде обогнуть скалу и увидеть «Змей» и «Лосиный фьорд», качающиеся на высоких волнах прилива. Но что делать дальше? Какой рисунок сплели для нас норны, определяющие судьбу?

Я достал из мучного мешка доспехи, надел кольчугу и шлем, взял меч и снова превратился в воина. Быть может, я оставался последним из волчьей стаи. Могло статься, что Сигурд и остальные норвежцы уже пировали за столом Одина в Валгалле и дожидались, когда я присоединюсь к ним, чтобы вместе готовиться к Рагнароку, последней битве богов. Я поежился от прикосновения холодного металла, нашел успокоение в его тяжести, и в то же время размышлял, как же странно, что закаленное железо и сталь придают воину мужества, хотя он и сознает, что этого будет недостаточно.