Андрей Волос - Возвращение в Панджруд
— С визирем, — холодно уточнил Ай-Тегин и сощурился.
— Ну да.
— Уж этот-то нашу веру никогда и в грош не ставил.
— Не ставил, — согласился Ханджар-бек. — И сейчас не ставит.
— Вообще не понимаю, как его эмир терпит, — вздохнул Ай-Тегин.
— Это точно, — кивнул Ханджар-бек.
И недовольно покачал головой. В данном случае его недовольство относилось к последним словам. Поддакнул дяде — а на самом деле хорошо понимал, что в многотерпении эмира нет ничего удивительного. Да, собственно, и многотерпения никакого нет.
Что ему терпеть? — визирь Балами неустанно доказывает, что им движет одно-единственное стремление: добиться, чтобы власть эмира Назра была надежней, чем жерди погребальных носилок. И что же — отказаться от такого визиря? Уж чего-чего, а безрассудным эмира никто не назовет.
— Другой бы давно уж все по своим местам расставил, — с досадой сказал Ай-Тегин. — Но что ты хочешь от этого человека? Старая мочалка он, а не эмир. Я когда еще понял, что он в делах не разбирается. Так и будут у него на шее неверные сидеть. Так на чем сошлись?
— На следующий день пришли ко мне. Так и так, мол. Надо что-то делать, а то вера совсем порушится. Я предложил идти к Большому сипах-салару. К главнокомандующему. И сказать открыто. Так и так, мол. Бухара волнуется. Не желает Бухара государя неверного. Возьми ты, Большой сипах-салар, власть государя, а мы станем твоими верными подданными...
— Это к Фариду-мукомолу, что ли? — брюзгливо спросил старик.
— Ну да, — сказал Ханджар-бек.
Старик крякнул и покачал головой. Сами пришли: на, владей!.. Какой ни будь дурак этот Фарид-мукомол, а и он сообразит, что надо соглашаться. Соглашаюсь, дескать, чтобы дела веры поправить. А при чем тут вера, если золотое яблоко Бухары падает в руки?
— Он не тюрк, — хмуро заметил Ай-Тегин. — И дурак.
Его подмывало спросить, не пробовал ли Ханджар-бек одновременно предложить будущему эмиру подходящего по его положению визиря — Ай-Тегина? Ай-Тегин старше всех, опытней... умнее, в конце концов.
Но сухое жжение в груди, какое происходит от разрушения надежд, однозначно говорило: не надо спрашивать, и так все ясно. Не пробовал он.
Эх, племянничек. Даже и мысль такая в голову не пришла. Эх, люди, люди!..
— Не тюрк, — кивнул Ханджар-бек. — Но понимает, что без тюрков к трону дороги нет.
— Ну да, — желчно сказал Ай-Тегин. — Сейчас понимает. А как доберется до трона — забудет.
— Забудет — напомним, — сухо ответил Ханджар-бек. — Слава богу, есть кому напомнить. Полно свидетелей.
— Ну да, свидетельствовала мышь на суде у кошки, — проскрипел Ай-Тегин.
Жжение в груди не утихало.
— Карим! — сипло крикнул он. — Принеси кумысу!
Они помолчали.
— Ладно, — вздохнул старик, потирая ладони. — Ну хорошо... предложили вы ему. Согласился?
— Согласился.
— Еще бы ему не согласиться, когда целое царство на блюде протягивают. — Старик снова досадливо покачал головой. — Ну и что?
— Ну и все. Сказал, что надо думать, как это дело устроить. Как ловчее подготовить, чтобы до эмира прежде времени не дошло.
— Думать... Что тут думать! Дело надо делать! Во дворец идти!
Ханджар-бек пожал плечами.
— Ну что вы говорите, дядя. Нельзя просто так идти во дворец. Охрана порубит — и до свидания.
— Охрана наша.
— Не вся, далеко не вся.
— Вот и будете рассусоливать.
Ханджар-бек вздохнул. Если бы дядя не был главой рода, давно бы следовало отправить его пасти баранов. По его великому уму — в самый раз занятие.
— В общем, разгорелся спор. Одни одно предлагают, другие другое. И все как-то неловко получается. Пока наконец один старик и говорит...
— Какой еще старик?! — возмутился Ай-Тегин. — Кто в таких делах каких-то безмозглых стариков слушает?!
— Нет, дядя, он не безмозглый, — терпеливо возразил Ханджар-бек. — Да вы знаете, наверное: говорят, он еще у великого эмира Исмаила Самани кавалерией командовал. Тулун его зовут... знаете?
— Тулун? — Ай-Тегин удивленно вскинул брови и поцокал языком. — Он жив еще? Надо же!.. Знаю я этого старого черта. Когда помоложе был, он сколько раз свою глупость показывал. Ну и что он сказал?
— Пусть, говорит, сипах-салар скажет государю: дескать, так и так, вельможи просят, чтобы я устроил угощение.
— Какое угощение?
— Угощение, — раздраженно повторил Ханджар-бек. — Вроде как пир он хочет устроить.
— Это Тулун сказал? — Ай-Тегин с подозрением смотрел на племянника. — Вот и видно, что дурак. Зачем пир? Сначала надо дело сделать, потом пировать будем.
Ханджар-бек сдержал вздох.
— Дядя, в том-то хитрость и заключается. Если сипах-салар хочет пир устроить, он должен эмира поставить в известность, верно? И эмир никогда не ответит ему: “Знать ничего не знаю, не устраивай никакого пира!”
— Ну да, — нехотя согласился Ай-Тегин.
— Он скажет иначе: хочется тебе — так и устраивай, мое какое дело. А тогда главнокомандующий пусть пожалуется на бедность.
— Сипах-салар? На бедность? Курам на смех.
Но Ханджар-бек не позволял себя сбить.
— И скажет: дескать, у сего раба есть еда и питье, а вот что касается приличных убранств, украшений, драгоценной посуды и ковров, так с этим заминка выходит. Что эмир ответит?
— Не знаю...
— Согласится! — напирал Ханджар-бек. — Как пить дать согласится. Надо тебе? Хорошо. Ты Большой сипах-салар, твой прием должен быть лишь немногим хуже царского. Бери все, что тебе нужно, из казнохранилища, винного погреба и моих кладовых.
Ай-Тегин взял принесенную слугой чашу кумыса, выпил половину, поставил возле себя.
— И пусть, дескать, еще скажет эмиру, что он не просто так военачальников и вельмож собирает, а по делу. Дескать, условие угощения такое, чтобы, угостившись, в ближайшие дни войска препоясались к священной воине против неверных. Что он, ничтожный раб эмира, намеревается вести их в страну Баласагун: дескать, сколько уж на собраниях у государя разговор идет, что неверные тюрки захватили край. Доколе, дескать. Вопли притесняемых достигают небес, а мы второй год не шевелимся... верно?
— Не знаю, о какой чепухе там разговариваете, — буркнул Ай-Тегин. — При чем тут Баласагун, когда надо эмира сваливать?
— После этого, говорит, пусть сипах-салар займется приготовлениями. Во-первых, объявит войску, что, мол, в такой-то день надо быть готовыми к походу — пускай препоясываются. Во-вторых, все, что найдет ценного в казнохранилище государя, винном погребе и кладовых, пусть переносит в свой дворец. Золотую посуду, серебряные блюда... все, на что в его доме места хватит.
