Генрик Сенкевич - Крестоносцы
Снова воцарилось молчание. Збышко поднял к луне свое молодое лицо, на котором изобразилось изумление, затем бросил взгляд на Юранда и спросил:
— Отец! Они заслуживают возмездия, но не лучше ли было бы им заслужить любовь людей? Почему они чинят столько обид всем народам и всем людям?
Юранд развел безнадежно руками и глухо ответил:
— Не знаю…
Некоторое время Збышко ещё думал над этим; но через минуту мысли его вернулись к Юранду.
— Говорят, вы жестоко им отомстили, — сказал он.
Юранд подавил в сердце боль, совладал с собою и снова заговорил:
— Я поклялся отомстить… И обещал Богу, коли поможет он мне в этом, отдать ему мое единственное дитя. Вот почему не дал я тебе своего согласия. А теперь уж не знаю: воля ли на то была Божья, гнев ли божий навлекли вы на себя своим поступком.
— Нет! — возразил Збышко. — Я говорил уже вам, что эти собаки все равно схватили бы её, хоть бы мы и не были с нею обвенчаны. Бог принял ваш обет, а Дануську мне отдал, ведь без его воли мы бы ничего не смогли сделать.
— Всякий грех противен воле Божьей.
— Грех, а не таинство. Таинство — это дело Божье.
— То-то оно и есть, ничего теперь не поделаешь.
— Вот и слава Богу! Вы уж больше не сокрушайтесь, ведь никто не поможет вам так расправиться с этими разбойниками, как я. Вот увидите! За Дануську мы своим чередом отплатим, а, коли жив ещё хоть один из тех, кто схватил тогда вашу покойницу, так вы его мне отдайте. Сами тогда увидите!
Но Юранд покачал головой.
— Нет, — угрюмо возразил он, — никого из них в живых не осталось…
Некоторое время слышно было только фырканье лошадей и приглушенный топот копыт по накатанной дороге.
— Однажды ночью, — продолжал Юранд, — я услышал какой-то голос, словно в стене: «Довольно мстить!» Но я не послушался, потому что это не был голос моей покойницы.
— Чей же это мог быть голос? — спросил с тревогой Збышко.
— Не знаю. В Спыхове часто слышны голоса, а порою и стоны, это оттого, что много крестоносцев умерло у меня на цепях в подземелье.
— А что вам ксендз говорит?
— Ксендз освятил городок и тоже сказал мне, что довольно уж мстить; но я не мог с ним согласиться. Слишком много обид я нанес крестоносцам, и потом они сами захотели мне отомстить. Засады устраивали, вызывали на поединки. Так было и на этот раз. Майнегер и де Бергов первые меня вызвали.
— Вы когда-нибудь брали выкуп?
— Никогда. Из тех, кого я захватил, де Бергов первый выйдет живым.
Разговор оборвался, с широкой дороги они свернули на узкий извилистый проселок, местами спускавшийся в лесную лощину, полную сугробов, по которым трудно было проехать. Весной или летом во время дождей эта проселочная дорога становилась, наверно, совсем непроезжей.
— Мы уже к Спыхову подъезжаем? — спросил Збышко.
— Да, — ответил Юранд. — Придется ещё лесом ехать, а там начнутся топи, посреди которых стоит городок… За топями тянутся луга и сухие поля; но до городка можно доехать только по плотине. Немцы не раз хотели подобраться ко мне, но не смогли, и много костей их тлеет по лесным оврагам.
— И попасть-то к вам нелегко, — сказал Збышко. — А если крестоносцы пошлют к вам людей с письмами, как же те к вам проберутся?
— Они не раз уже присылали своих посланцев, есть у них люди, которые знают дорогу.
— Дай-то Бог застать их в Спыхове, — сказал Збышко.
Это желание исполнилось раньше, чем думал молодой рыцарь: не успели они выехать из лесу на открытую равнину, где среди топей лежал Спыхов, как увидели впереди двух всадников и низкие сани, в которых сидели три темные фигуры.
Ночь была очень ясная, и на белой пелене снега вся группа была видна совершенно явственно. Сердце забилось у Юранда и Збышка: кто же мог ехать ночью в Спыхов, как не посланцы крестоносцев?
Збышко велел вознице гнать лошадей, и вскоре они подъехали так близко, что их услышали оба всадника, охранявшие, видно, седоков на санях; они повернулись и, скинув с плеч самострелы, крикнули:
— Wer da?[81]
— Немцы, — шепнул Юранд Збышку.
Затем он громко сказал:
— Это мое право спрашивать, а ты должен отвечать. Кто вы такие?
— Путники.
— Какие путники?
— Пилигримы.
— Откуда?
— Из Щитно.
— Они! — снова шепнул Юранд.
Тем временем их сани поравнялись с санями немцев, и в ту же минуту впереди показалось шесть всадников. Это была спыховская сторожевая охрана, которая день и ночь стерегла плотину, ведущую к городку. Рядом с конями бежали большие и страшные собаки, похожие на волков.
Узнав Юранда, слуги приветствовали его с нескрываемым удивлением — они никак не думали, что господин их вернется так рано. Юранд не заметил их, все его внимание было поглощено посланцами.
— Куда вы едете? — снова спросил он, обращаясь к ним.
— В Спыхов.
— Чего вам там нужно?
— Это мы можем сказать только господину.
Юранд хотел уже было сказать: «Я — господин Спыхова», — но сдержался, вспомнив, что разговор не может состояться на людях. Спросив ещё раз у посланцев, есть ли у них какие-нибудь письма, и получив ответ, что им велено передать все на словах, он приказал скакать вперед. Збышко сгорал от нетерпения, ему так хотелось поскорее узнать о Данусе, что он просто ничего не видел. Он изнемогал, пока их пропускала сторожевая охрана, ещё два раза преградившая им путь; он изнемогал, пока опускали мост надо рвом, за которым на валу виднелся высокий острог. Хотя раньше ему не раз хотелось взглянуть на городок, пользовавшийся такой зловещей славой, городок, при одном воспоминании о котором немцы крестились, однако сейчас он ничего не замечал, его внимание приковали посланцы крестоносцев, от которых он надеялся узнать, где же Дануся и когда она может выйти на волю. Он и в мыслях не имел, что через минуту его ждет глубокое разочарование.
Кроме всадников, приданных для охраны, и возницы, в посольстве из Щитно было два человека: та самая женщина, которая в свое время привозила в лесной дом целительный бальзам, и молодой пилигрим. Женщины Збышко не мог узнать, так как в лесном доме он её не видал, а в пилигриме он сразу заподозрил переодетого оруженосца. Юранд тотчас ввел обоих в угловую комнату и остановился перед ними, могучий и страшный в отблесках пламени, которое падало на него от пылавшего камина.
— Где моя дочь? — спросил он.
Очутившись перед лицом грозного мужа, немцы испугались.
Как ни дерзок был с виду пилигрим, но и он дрожал от страха как осиновый лист, а у женщины просто подкашивались ноги. Она перевела взгляд с Юранда на Збышка, затем на лоснящуюся лысую голову ксендза Калеба и снова обратила глаза на Юранда, как бы вопрошая, что же делают тут эти двое.
