Крест короля - Ирина Александровна Измайлова
— В первый раз ты рассказывал, что сошел с седла, и тебе не предложили сесть, Лео! С каждым новым кубком твоя история становится все красочней и красочней.
Фридрих Тельрамунд произнес эти слова вполголоса и самым невинным тоном, однако собравшиеся тотчас ответили дружным смехом.
Впрочем, Леопольд Австрийский, обычно вспыльчивый и гневливый, на этот раз и не подумал обижаться: он был слишком весел и доволен. К тому же его троюродный братец Фридрих — не тот человек, с которым Леопольду, при всей его отваге, хотелось бы ввязаться в ссору. И герцог поддержал шутку рыцаря, вместе с остальными закатившись хохотом.
— Клянусь моим лучшим мечом, я именно так и говорил с самого начала! Просто позабыл добавить, что сошел с седла на несколько мгновений — у меня была слабовато натянута подпруга, я это заметил по дороге и боялся, что седло натрет спину лошади. Покуда оруженосец подтягивал подпругу, я поклонился этому надутому мерзавцу Генриху и увидал, что около него даже сесть не на что! Он и сам-то пристроился на двух седлах — одно под другим. Стоило бы выдрать верхнее из-под его задницы да и расположиться рядышком. Но мне и подходить-то противно стало. Ну, подпругу поправили, и я снова сел верхом. А что? Он меня оскорбляет, а я не могу ответить тем же?
— Боже мой, дорогой братец! Да кто ж это выдумал, будто ты туго соображаешь? У тебя и соображение, и воображение, как у десятка миннезингеров вместе взятых. Надо же — целую балладу сочинил! Блондель, скорее беги за пером и чернильницей — надо это тут же записать!
— Вы обижаете меня, мессир! — отозвался трубадур. — Такую историю я отлично запомню и уже завтра к вечеру буду петь о ней балладу. А вы все послушаете.
— Только не забудь про лошадь! — не отставал тевтонец. — Постарайся описать страдания благородного скакуна, коему седло, ерзая под величественной тушей моего родственника, оставило немало волдырей на шкуре. Да бедной коняге еще и не дали отдохнуть, потому что Лео водрузился верхом почти сразу, как слез. Это будет вызывать слезы не только у дам. Клянусь!
Фридрих продолжал веселиться, а герцог — делать вид, что его это нисколько не обижает. В сложившейся ситуации ему хотелось насколько возможно загладить все ранее случившееся, да еще и остаться при своей выгоде. И хотя хмель все больше туманил его сознание, Леопольд старался держать себя в руках. К тому же в этой компании отпор ему мог дать далеко не один Тельрамунд.
За большим дубовым столом в доме епископа Валентина собралась целая толпа. Сам добрый епископ, его товарищ антверпенский предстоятель Доминик, король Ричард Львиное Сердце со всей компанией своих отважных друзей, герцог Леопольд и восемь прибывших с ним рыцарей. А также три дамы, присутствие которых особенно воодушевляло пирующих мужчин (за исключением, само собою, Божиих служителей), хотя и несколько сдерживало бесстрашных крестоносцев в их красноречии. Ее высочество принцесса Алиса, графиня Шато-Крайон, скромно сидевшая рядом с мужем, и юная жена Эдгара Лионского вызывали общее восхищение, и уже не раз кубки поднимались в их честь.
Третья женщина, расположившаяся поодаль, была одета в такое же скромное дорожное платье, как и две первые, а держалась так застенчиво и молчаливо, что ее сочли придворной дамой принцессы. Правда, двоих сопровождавших ее дам Алиса на ужин не пригласила, но лишь потому, что обе они были молодыми незамужними девицами и сами побоялись веселиться среди двух десятков рыцарей. Эта, третья, казалась чуть старше, хотя определить ее возраст, да и разглядеть как следует лицо мешало густое покрывало, которое она так и не откинула на спину, доказав мужчинам, что дамы отлично умеют есть и пить вино, оставаясь под покровом.
Подобная скромность, впрочем, никого не удивила: так вели себя в мужском обществе многие женщины, и никто из рыцарей (тем более — в присутствии двух епископов!) не посмел проявить излишнее любопытство.
Эта «придворная дама» на самом деле была герцогиней Эльзой Брабантской, которую Эдгар, собираясь с отрядом в Вормс, не решился оставить в Антверпене даже за надежными стенами монастыря. Они все уже многократно убедились в сообразительности Парсифаля и не могли уповать на то, что он твердо поверил в гибель Эльзы. Поэтому решили, что герцогиня станет «придворной» Алисы: в конце концов, в свите принцессы Французской может пребывать и очень знатная дама.
Что до самой Эльзы, то ей было все равно — лишь бы отправиться в путь вместе с Фридрихом. Правда, с того памятного утра они почти не общались: рыцарь оставался неизменно почтителен, подчеркнуто учтив и явно старался держаться на расстоянии от спасенной им женщины. Она видела это и не пыталась что-либо изменить. Казалось, ей довольно того, что он так близко, что она каждый день видит его, слышит его голос, любуется его улыбкой.
Некогда эта улыбка, невзначай сверкавшая над стальной бармицей знаменитого рыцаря, ранила сердца многих красавиц. А его заразительный смех очаровывал всех, кому доводилось оказаться в обществе Тельрамунда. Но в последние десять лет Фридрих улыбался редко, да и прежнего блеска в его улыбке уже не было. А смех Тельрамунда слышали лишь немногие.
И вот в эти дни он вдруг стал прежним Фридрихом — научился улыбаться, как раньше, а в этот вечер зазвучал и прежний смех германского рыцаря. За столом в доме епископа он шутил и смеялся больше всех, поражая Эдгара, Луи и Блонделя своей искренней веселостью и озорством. Вся его суровость исчезла начисто.
Эдгар шепнул сидевшему рядом Седрику:
— Об его мрачную твердость, кажется, скала могла бы разбиться. И вдруг он хохочет и шалит, точно мальчишка! Неужели из-за Эльзы?
— Да нет, — покачал головой Седой Волк. — Эльза с нами не первый день. Главное — то, что мы уже почти вырвали у них короля. И еще, мне думается, этот парень, пообщавшись с нами, убедился, что на свете достаточно настоящих рыцарей. Не знаю, что в свое время произошло между ним и
