Эдвард Бульвер-Литтон - Последний римский трибун
– И справедливо, – отвечал Монреаль с живостью. – Вы знаете, что Альборнос, как легат первосвященника, вел армию церкви в папские земли. Он взял с собой Колу ди Риенцо. Когда они прибыли к Монте-Фиасконе, толпы римлян всякого звания поспешили туда, чтобы отдать честь трибуну. Посредством его он официальным путем возвратил подданство Рима папе и, обратив трибуна в приманку, усилил свой лагерь римскими рекрутами. На пути к Витербо Риенцо блистательно отличился в сражениях против тирана Иоанна ди Вико. Мало того, он сражался как человек, достойный принадлежать к Великой Компании. Это усилило рвение римлян, и половина обитателей города бросилась к смелому трибуну. На мольбы этих достойных граждан хитрый легат отвечал: вооружитесь против Иоанна ди Вико, победите тиранов церковной территории, восстановите наследие св. Петра и тогда Риенцо будет объявлен сенатором и возвратится в Рим. Эти слова вдохновили римлян таким усердием, что они охотно помогли легату, Аквапенденте и Больцена сдались, Иоанн ди Вико частью убеждениями, частью угрозами доведен до покорности, а потом покорился и Габриелли, тиран Агоббийский. Слава досталась кардиналу, а заслуга принадлежит Риенцо.
– А потом?
– Альборнос продолжал угощать сенатора большим блеском и прекрасными словами, но ни слова не говорил о возвращении его в Рим. Устав ждать, Риенцо, как меня секретно уведомили, оставил лагерь и с несколькими приверженцами своими отправился во Флоренцию, где имеет друзей, которые хотят снабдить его оружием и деньгами для вступления в Рим.
– А! Теперь я знаю, – сказал Адриан с полуулыбкой, – за кого вы меня приняли.
Монреаль слегка покраснел.
– Справедливая догадка! – сказал он.
– Между тем в Риме, – продолжал провансалец, – и ваш достойный дом, и дом Орсини, будучи избраны для верховного управления, поссорились между собой и не могли поддержать власть, которую приобрели. Франческо Барончелли, новый демагог, рабский подражатель Риенцо, возвысился на развалинах мира, разрушенного нобилями, получил титул трибуна и носил те самые знаки, какие носил его предшественник. Но не будучи так благоразумен, как Риенцо, он принял сторону, противную нам. И таким образом он дал легату возможность противопоставить папского демагога узурпатору. Барончелли был человек слабый; сыновья его совершали всякие сумасбродства из подражания высокородным тиранам Падуи и Милана. Разврат их, не щадивший чести замужних и незамужних женщин, составлял контраст с важным и величественным приличием правления Риенцо; наконец Барончелли был убит народом. А теперь, если вы спросите, кто управлял Римом, я отвечу: надежда на возвращение Риенцо.
– Странный человек и странный деятель! Каков-то будет конец обоих?
– Скорое умерщвление первого и вечная слава последнего, – отвечал Монреаль спокойно. – Риенцо будет восстановлен; этот доблестный феникс через бури и облака пойдет сам к своему погребальному костру: я предвижу, я сострадаю, я поклоняюсь ему! А затем, – прибавил Монреаль, – я смотрю далее!
– Но почему вы так уверены, что в случае восстановления Риенцо должен пасть?
– Не ясно ли это для всякого, кроме Риенцо, которого ослепляет честолюбие? Как может человеческий ум, как бы ни был он велик, управлять этим в высшей степени испорченным народом, опираясь на популярные средства? Явится какой-нибудь новый демагог, и Риенцо станет жертвой. Запомните мое пророчество!
– Ну, а это далее, куда вы смотрите?
– Совершенное ниспровержение Рима на много веков. Бог не создаст двух Риенцо, – отвечал Монреаль, – или, – прибавил он гордо, – вливание новой жизни в это изношенное и больное тело, основание новой династии.
Здесь их разговор был прерван звуком трубы, и вслед за тем вошедший офицер возвестил о прибытии послов из Флоренции.
– Еще раз извините меня, благородный Адриан, – сказал Монреаль, – и позвольте вас просить быть моим гостем по крайней мере на эту ночь.
Адриан, будучи не прочь побыть дольше с таким знаменитым человеком, принял приглашение.
Оставшись один, он склонил голову на руку и погрузился в размышления.
III
ВЕРНАЯ И НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ. СТРЕМЛЕНИЯ ПЕРЕЖИВАЮТ ПРИВЯЗАННОСТИ
После страшного часа, когда Адриан Колонна видел безжизненное тело своей обожаемой Ирены, молодой римлянин перенес обыкновенные превратности бродячей и отважной жизни того тревожного времени. Отечество, казалось, утратило для него свою цену. Самый ранг его устранял его от участия, которое он думал принять в восстановлении свободы Рима, и он чувствовал, что если когда-нибудь совершится подобная революция, то ее произведет человек, к происхождению и привычкам которого народ может чувствовать симпатию и родство, и который бы мог поднять руку в его защиту, не делаясь отступником от своего сословия и судьей своей собственной семьи. Он посетил различные дворы и со славой служил в разных лагерях. Отсутствие, продолжавшееся несколько лет, в некоторой степени восстановило его ослабевшую и поколебавшуюся привязанность к родине, и он желал опять посетить город, где в первый раз увидел Ирену. Может быть, думал он, время выработало какие-то неожиданные перемены, и я еще могу помочь восстановлению моей родины.
Погруженный в свои думы и бессознательно бросая камни в шумный ручей, Адриан очнулся от звука шагов.
– Хорошее место для того, чтобы слушать лютни и баллады Прованса, – сказал голос Монреаля, когда рыцарь св. Иоанна бросился на траву возле молодого Колонны.
– Так в вас сохранилась прежняя любовь к вашим национальным мелодиям? – сказал Адриан.
– Да, я не пережил еще всей моей молодости, – отвечал Монреаль с легким вздохом.
– Извините меня, – сказал Адриан с большим участием, – но я очень желал бы спросить вас о той прекрасной даме, с которой семь лет тому назад мы смотрели на лунный свет, сиявший на душистых апельсинных рощах и розовых водах Террачины.
Монреаль отвернул свое лицо, положил руку на плечо Адриана и прошептал низким и хриплым голосом:
– Я теперь одинок.
– И у вас не было детей, кроме сына, которого вы потеряли? – спросил Адриан.
– Ни одного! – отвечал Монреаль, и лицо его снова омрачилось. – Ни одному милому наследнику не достанется состояние, которое я еще надеюсь создать. Никогда я не увижу подобия Аделины в ее ребенке! Но в Авиньоне я видел одного мальчика, которого я мог бы назвать своим: его глаза были так похожи на ее глаза, что мне казалось, будто бы я в них вижу отражение ее души.
Сходство судьбы сильно влекло Адриана к Монреалю, и два рыцаря разговаривали между собой с большей дружбой и откровенностью, нежели прежде. Наконец Монреаль сказал:
