Александр Дюма - Сорок пять
Другой же — с белым пером — при каждом новом появлении красного пера делался все мрачнее; наконец его досада стала настолько явной, что привлекла внимание обладателя красного пера.
Он поднял голову, и на лице молодого человека, не сводившего с него глаз, прочел живейшую неприязнь.
Это обстоятельство, разумеется, навело его на мысль, что он мешает кавалеру с белым пером; однажды возникнув, эта мысль вызвала желание узнать, чем, собственно, он ему мешает. Движимый этим желанием, он принялся внимательно глядеть на дом Робера Брике, а затем на тот, что стоял напротив.
Наконец, вволю насмотревшись и на то и на другое строение, он спокойно повернулся к молодому незнакомцу спиной и снова направился туда, где ярким огнем пылали очаги метра Фурнишона.
Обладатель белого пера, счастливый тем, что обратил красное перо в бегство, зашагал в своем направлении, то есть с востока на запад, тогда как красное перо двигалось с запада на восток.
Но каждый из них, достигнув предела, мысленно назначенного им самим, остановился и повернул обратно, так что, не будь между ними нового Рубикона — канавы, они неминуемо столкнулись бы.
Обладатель белого пера принялся с явным нетерпением крутить ус.
Обладатель красного пера сделал удивленную мину; затем снова бросил взгляд на таинственный дом.
Тогда белое перо двинулось вперед, чтобы перейти Рубикон, но красное перо уже повернулось назад, и прогулка возобновилась.
Наконец обладатель белого пера, человек, видимо, порывистый, перепрыгнул через канаву и этим заставил отпрянуть противника, который едва не потерял равновесие.
— Что же это такое, сударь! — воскликнул кавалер с красным пером. — Вы с ума сошли или намерены оскорбить меня?
— Сударь, я намерен дать вам понять, что вы изрядно мешаете мне, вы и сами это заметили без моих слов!
При этом обладатель белого пера сбросил плащ и выхватил шпагу, блеснувшую при свете луны, как раз выглянувшей из-за туч.
Кавалер с красным пером не шелохнулся.
— Можно подумать, сударь, — заявил он, передернув плечами, — что вы никогда не вынимали шпагу из ножен: уж очень вы торопитесь обнажить ее против человека, который не защищается.
— Но, надеюсь, будет защищаться.
Обладатель красного пера улыбнулся и спросил:
— Какое право имеете вы мешать мне гулять при луне?
— А почему вы гуляете именно по этой улице?
— Вы-то гуляете по ней! Одному вам, что ли, дозволено расхаживать по улице Бюсси?
— Дозволено или не дозволено, вас это не касается.
— Вы ошибаетесь, это меня очень касается. Я верно подданный его величества и ни за что не хотел бы нарушить его волю.
— Да вы, кажется, смеетесь надо мной!
— А хотя бы и так! Вы-то угрожаете мне?
— Сударь, — заявил кавалер с белым пером, рассекая шпагой воздух, — я граф дю Бушаж, брат герцога де Жуаеза; в последний раз спрашиваю вас, согласны ли вы уступить мне первенство и удалиться?
— Сударь, — ответил кавалер с красным пером, — я виконт Эрнотон де Карменж; вы нисколько мне не мешаете, и я ничего не имею против того, чтобы вы здесь остались.
Дю Бушаж подумал минуту-другую и вложил шпагу в ножны, сказав:
— Извините меня, сударь, я влюблен и по этой причине наполовину потерял рассудок.
— Я тоже влюблен, — ответил Эрнотон, — но из-за этого отнюдь не считаю себя сумасшедшим.
Анри побледнел.
— Влюблены в особу, живущую на этой улице?
— В настоящую минуту она находится здесь.
— Ради бога, сударь, скажите мне, кого вы любите?
— О! Господин дю Бушаж, вы задали мне вопрос не подумав; вы отлично знаете, что дворянин не может открыть тайну, принадлежащую ему лишь наполовину.
— Верно! Простите, господин де Карменж, — право же, нет человека несчастнее меня на свете!
В этих немногих словах, сказанных молодым человеком, было столько подлинного горя, что они глубоко тронули Эрнотона.
— Хорошо, — молвил он. — Я буду с вами откровенен.
Жуаез побледнел и провел рукой по лбу.
— Мне назначено свидание, — продолжал Эрнотон.
— На этой улице?
— На этой улице.
— Письменно?
— Да, и очень красивым почерком.
— Женским?
— Нет, мужским.
— Мужским? Что вы хотите сказать?
— То, что я сказал, — ничего дурного. Свидание мне назначила женщина, но записку писал мужчина. Это не столь таинственно, но более изысканно; по всей вероятности, у дамы есть секретарь.
— Договаривайте, сударь, ради бога! — воскликнул Анри.
— Вы так просите меня, сударь, что я не могу вам отказать. Итак, я сообщу вам содержание записки.
Эрнотон вынул из кошелька листочек бумаги и прочел:
«Господин Эрнотон, мой секретарь уполномочен передать вам, что мне очень хочется побеседовать с вами часок; ваши достоинства тронули меня».
— И вас ждут?
— Вернее сказать, я жду.
— Стало быть, вам должны открыть дверь?
— Нет, трижды свистнуть из окна.
Весь дрожа, Анри указал на таинственный дом.
— Отсюда? — спросил он.
— Вовсе нет, — ответил Эрнотон, указывая на башенки «Гордого рыцаря»: — Оттуда!
Анри издал радостное восклицание.
— О, да благословит вас господь! — сказал он, пожимая Эрнотону руку. — Простите мою неучтивость, мою глупость. Увы! Для человека, который любит истинной любовью, существует только одна женщина, и вот, видя, что вы постоянно возвращаетесь к этому дому, я подумал, что вас ждет именно она.
— Мне нечего вам прощать, — с улыбкой сказал Эрнотон, — ведь, правду сказать, и у меня мелькнула такая мысль.
— И у вас хватило выдержки ничего мне не сказать! Это просто невероятно! О! Вы не любите, не любите!
— Да послушайте же! Мои права еще совсем невелики. Я дожидаюсь какого-нибудь разъяснения, прежде чем начать сердиться. У этих знатных дам бывают странные капризы, а мистифицировать — так забавно!
— Господин де Карменж, — сказал Жуаез, — вот уже три месяца я безумно влюблен в ту, которая здесь обитает, и я еще не имел счастья услышать звук ее голоса!
— Вот дьявольщина! Не много же вы успели! Но… погодите!
— Что такое?
— Как будто свистят?
Молодые люди прислушались; вскоре со стороны «Гордого рыцаря» снова донесся свист.
— Граф, — сказал Эрнотон, — простите, что я вас покидаю, но мне думается, это и есть сигнал, которого я жду.
Свист раздался третий раз.
— Идите, сударь, идите, — воскликнул Анри, — желаю вам удачи!
Эрнотон быстро удалился, и собеседник увидел, как он исчез во мраке улицы.