Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга первая
— Как видишь, Пеппино. Удивлен?
— Я думал, ты не играешь в шары.
— Так оно и есть, не играю.
— Тогда зачем же ты пришел сюда?
— Я пришел получить кюлоты, что ты мне обещал.
Пеппино держал в правой руке маленький шар, на который нацеливаются игроки и который имел размер четырехфунтового ядра. Поняв, с какой целью Микеле явился к нему, он развернулся и изо всех сил метнул в соперника шар.
Микеле, не спускавший с Пеппино глаз, по выражению его лица догадался об его намерении и только опустил голову. Деревянный шар, брошенный словно из катапульты, со свистом пронесся у самого его виска и разбился на мелкие куски об стену.
Пецца подобрал с земли камень.
— Я мог бы, подобно юному Давиду, размозжить этим камнем твою голову, — сказал он, — и нанес бы тебе лишь тот же урон, что ты сам хотел нанести мне. Но, вместо того чтобы запустить его тебе в лоб, как Давид — филистимлянину Голиафу, я удовольствуюсь тем, что сшибу с тебя шляпу.
Камень полетел, свистя, и сорвал с головы Пеппино шляпу, продырявив ее насквозь, словно ружейная пуля.
— А теперь полно шутить, — продолжал Пецца, сдвинув брови и стиснув зубы, — храбрецы не дерутся на расстоянии, да еще деревяшками и камнями.
Он выхватил из кармана нож.
— Они дерутся тело к телу и с ножами в руках. Собравшиеся тут парни с любопытством наблюдали эту сцену: она была вполне в духе местных нравов, притом развертывалась с редкостным ожесточением. Микеле обратился к ним:
— Смотрите же: вы свидетели, что зачинщиком был Пеппино, будьте и судьями того, что сейчас произойдет.
Он направился к сопернику — тот стоял в шагах в двадцати и ждал его с ножом в руке.
— На сколько дюймов будем драться? — спросил Пеппино 54.
— На все лезвие, — отвечал Пецца. — Тогда не удастся сплутовать.
— До первой или второй крови? — спросил Пеппино.
— До смерти! — отвечал Пецца.
Эти фразы, словно зловещие молнии, скрестились среди гробовой тишины. Противники сбросили куртки, и каждый намотал свою на левую руку, чтобы она послужила ему щитом. Потом они двинулись друг на друга.
Зрители образовали круг, внутри которого стояли соперники; все хранили полное молчание, ибо понимали, что произойдет нечто страшное.
Враги являли собой натуры совершенно разные: один был мускулистым, другой сухожилистым; один должен был нападать, как бык, другой — как змея.
Пеппино, ожидая Микеле, стоял напружинившись, вобрав голову в плечи, протянув вперед обе руки; лицо его налилось кровью, он громко поносил своего врага.
Микеле подходил медленно, молча и был мертвенно-бледен; глаза его, зеленовато-голубые, казалось, завораживали, как взгляд боа.
В первом ощущалась звериная отвага, сочетавшаяся с мощью мускулов; во втором угадывалась непреклонная, несокрушимая воля.
Микеле был явно слабее и, вероятно, не столь ловок; но — странное дело — если бы в здешних нравах было заключать пари между зрителями, то три четверти поставили бы на него.
Первые удары прошли впустую: они то приходились в складки куртки, то вообще терялись в воздухе; клинки скрещивались, как жала резвящихся гадюк.
Вдруг правая рука Пеппино обагрилась кровью: Микеле порезал ему лезвием четыре пальца.
Нанеся удар, он отскочил назад, чтобы дать противнику время переложить нож в другую руку, если он уже не может орудовать правой.
Сам решительно отказываясь от пощады, Микеле не допускал, чтобы враг просил о ней.
Пеппино зажал нож в зубах, носовым платком перевязал раненую руку, намотал на нее куртку и взял нож в левую.
Пецца, не желая, по-видимому, пользоваться преимуществом, которого лишился его противник, тоже переложил нож в другую руку.
Не прошло и полминуты, как Пеппино опять был ранен — теперь в левую руку.
Он взвыл — не от боли, а от бешенства; ему становилось ясно намерение врага: Пецца хотел не убить его, а обезоружить.
И действительно, правой рукой, теперь незанятой и не утратившей силы, Пецца схватил левую руку Пеппино у запястья и сжал ее как клещами своими длинными, тонкими, цепкими пальцами.
Пеппино попытался высвободиться, ибо в таком положении противник при желании мог хоть десять раз всадить ему нож в грудь. Но все было тщетно: лиана торжествовала над дубом.
Рука Пеппино слабела. У него была вскрыта вена, и раненый терял одновременно и кровь и силы; несколько мгновений спустя нож выпал из его онемевших пальцев.
— Вот! — радостно воскликнул Пецца, показывая тем самым, что достиг желанной цели.
И он наступил на нож.
Обезоруженный Пеппино понял, что ему остается только одно: он бросился на врага и стиснул его в своих могучих, но израненных, кровоточащих руках.
Отнюдь не отказываясь от этого нового вида поединка, в котором, казалось, он мог быть задушен, как Антей, и желая показать, что не намерен воспользоваться своим преимуществом, Пецца взял нож в зубы и тоже обхватил противника руками.
Тут борцы собрали все свои силы, пустили в ход всю ловкость и все хитрости, но, к великому удивлению наблюдателей, Пеппино, победивший в такого рода поединках всех своих приятелей (с Пецца же он никогда не сходился), заметно сдавал, как сдал уже в предыдущей схватке.
Вдруг оба дерущихся, словно два дуба, сраженные молнией, пошатнулись и свалились на землю. Это Пецца, собрав все силы, еще ничуть не ослабевшие, страшным рывком, которого Пеппино никак не ожидал от своего худосочного врага, сорвал его с места и повалился на него.
Не успели зрители прийти в себя от изумления, как Пеппино лежал на спине, а Микеле приставил ему нож к горлу и уперся коленом в грудь.
Торжествуя, Пецца заскрежетал зубами.
— Честно и по правилам ли все произошло? — спросил он у окружающих.
— Честно и по правилам, — в один голос отозвались зрители.
— Жизнь Пеппино в моих руках?
— В твоих.
— А ты сам как считаешь, Пеппино? — спросил Пецца, касаясь его горла острием ножа.
— Убей меня, твое право, — прошептал или, вернее, прохрипел Пеппино.
— А ты бы меня убил, если бы держал так?
— Убил бы, но не стал бы мучить.
— Итак, признаешь, что жизнь твоя в моих руках?
— Признаю.
— Искренне?
— Искренне.
Тут Пецца склонился к его уху и прошептал:
— Ну так вот, возвращаю ее тебе или, лучше сказать, даю на время; но в день, когда ты женишься на Франческе, я отберу ее у тебя.
— Ах, несчастный! — вскричал Пеппино. — Ты дьявол во плоти! И звать тебя надо не фра Микеле, а фра Дьяволо!
— Зови меня как хочешь, но помни, что жизнь твоя принадлежит мне и в определенный, известный тебе час я попрошу у тебя позволения завладеть ею.
