Пол Андерсон - Королева викингов
Гуннхильд неторопливо прохаживалась по двору, чтобы подумать и подышать. Повернув к залу, она прошла рядом с женским домом, и почти прямо перед нею дверь резко распахнулась. Выскочившая оттуда молодая служанка громко рыдала, прижимая руку к щеке.
— Стой! — окликнула ее Гуннхильд. — Что случилось?
Девушка замерла на месте, ее била дрожь.
— Н-нич-чего, ко-королева. Я… я…
— Убери руку. — Гуннхильд увидела ярко-красное пятно, которое должно было вскоре превратиться в большой синяк. — Иди куда хочешь. — Она не собиралась долго расспрашивать низкорожденную на глазах у людей. Но в женском доме находилась ее дочь Рагнхильд. Гуннхильд заставляла ее работать там по нескольку часов почти каждый день. Ткацкое дело было таким ремеслом, которое должна была знать каждая женщина. Девица поспешно убежала. Гуннхильд перешагнула через порог. В небе сверкнула широко разветвленная молния, загремел гром — колеса повозки Тора. Взвыл ветер.
В комнате теперь стало почти темно, но там было очень тепло, а воздух был напоен приятными запахами трав, которыми, поверх обычного камыша, был усыпан пол. Посередине стоял ткацкий станок высотой с рослого мужчину и в фатом[30] шириной. Рагнхильд возилась возле начатого гобелена. Когда она увидела, кто вошел, у нее, казалось, подогнулись ноги. Вторая служанка забилась в угол.
— Что здесь произошло? — спросила Гуннхильд. — Почему эта девка убежала? — Каким бы мелким ни было недоразумение, оно вполне может покрыть грязью весь дом.
Рагнхильд выпрямилась и с негодованием посмотрела на мать.
— Я сказала ей, что она неряха, и дала ей пощечину, — сквозь зубы объяснила она. — И за дело.
— А что она сделала?
— Она наматывала челнок и упустила клубок пряжи. — Рагнхильд ткнула пальцем вниз. — Вот, смотри, он размотался и испачкался.
— Это вовсе не основание для того, чтобы бить ее. К тому же ты ударила ее не рукой, а рукоятью меча, я угадала?
— Я была зла. Сегодня такой противный день. Все шло не так, как надо.
— Выйди, — негромко сказала Гуннхильд служанке. Та поспешила выскочить, а Гуннхильд собственноручно закрыла за ней дверь.
За окном, не закрытым ставнями, на мгновение посветлело, а затем ослепительно вспыхнуло; свист ветра перекрыли раскаты грома, вслед за которыми послышался шелест приближавшегося дождя. Гуннхильд вновь повернулась к дочери.
— Только дураки позволяют себе гневаться по таким никчемным поводам. — И редко живут подолгу, добавила она про себя. — Никогда не причиняй никому боль, если это бесполезно для тебя. Это явная расточительность. Давай сделаем так, чтобы я никогда больше не слышала ни о чем подобном.
— Да. Я уйду. — Рагнхильд шагнула к двери.
— Стой! — чуть повысила голос Гуннхильд. Девушка резко замерла. — Ты не будешь сидеть, пережевывать свое дурное настроение и наполняться жалостью к себе. Ты будешь учиться на том, что случилось. Я дам тебе другую работу. В доме.
— О! — Рагнхильд от гнева утратила дар речи.
Несколько мгновений она стояла, прижав к бокам сжатые кулаки и сверкая глазами, в которых отражались вспыхивавшие на улице молнии. Насколько же она еще молода, думала Гуннхильд. Но растет, похоже, с каждым днем, тонкая, как тростинка, но бедра и груди уже заметно налились под платьем, которое было, возможно, немного теснее, чем позволяли приличия — ей нравилось показывать себя, она любила шутить и смеяться с молодыми дружинниками, — а каштановые волосы обрамляли лицо, до жути похожее на лицо Гуннхильд.
Наконец к девушке вернулось дыхание.
— О, когда я буду свободна, я… я… — Она вновь умолкла, не находя слов.
— Никто и никогда не бывает свободен, — ответила Гуннхильд. — Ни один мужчина не избегнет своей участи. И ни одна женщина. Нас будут помнить по тому, как мы встретим судьбу. Не позорь ту кровь, которая течет в тебе.
Из глаз девушки ручьем хлынули слезы. Гуннхильд скрестила руки на груди — о, как же ей хотелось сейчас обнять дочь — и смотрела на нее.
Рагнхильд справилась с рыданиями, вытерла глаза и остановилась возле ткацкого станка. Некоторое время она еще молча хватала ртом воздух, а затем произнесла:
— О, матушка, я хочу стать похожей на тебя.
Теперь Гуннхильд смогла улыбнуться и протянуть дочери руку.
— Вот так-то лучше. Добро пожаловать.
Рагнхильд схватила ее ладонь. Какой же тонкой и мягкой была ее рука, подумала Гуннхильд.
— Я… я тоже хочу быть королевой — Рагнхильд запнулась. — С таким королем, как отец.
Да, думала Гуннхильд, имея такого отца, как Эйрик, могла ли девочка соглашаться на что-либо меньшее?
Рагнхильд выпрямилась в еще почти ребяческой надменности.
— И я ею стану. Ничего не сможет остановить меня. Ничего.
Хотя сегодня это высокое сердце сделало грубую ошибку, время научит Рагнхильд, думала Гуннхильд. Когда-нибудь этот опыт сослужит ей хорошую службу. Христианские женщины могут уползать от мира в женские монастыри, жить там бесплодными и беспомощными. Но это не годится для того, в чьих жилах течет кровь Эзура Сивобородого, ярла Рёгнвальда, Харальда Прекрасноволосого… Эйрика Кровавой Секиры.
— Прекрасно, — сказала Гуннхильд. — Давай перейдем в большой дом, прежде чем пойдет дождь.
XVIII
Значительно раньше, чем того ожидали, в Йорк галопом примчался всадник, крича, что королевские корабли уже поднимаются по реке на веслах.
Эйрик был рад снова увидеть жену — хотя никто, кроме него самого, не знал, сколько девок он укладывал под себя за время путешествия, — но доволен плаванием не был. В последнее время ему пришлось потерять много дней, пережидая непогоду. Шотландские, ирландские и уэльсские берега, на которые он высаживался, уже были обобраны едва ли не дочиста. Даже когда он повел свою дружину в глубь земли, они и там нашли значительно меньше того, на что можно было надеяться. Добычи только-только хватало на то, чтобы заставить его оркнейских союзников продолжать считать его предложения заслуживающими внимания да содержать хозяйство до следующего года.
Узнав о письме Освульфа, он немного просветлел лицом. Вызвав священника, он продиктовал письмо, в котором говорилось, что он действительно хотел бы встретиться со знатным человеком из Бамберга и заранее обещает ему полную безопасность, независимо от того, с чем тот приедет.
В день, когда Освульф прибыл в Йорк, северный ветер гонял по двору гремящие сухие листья. Эйрик встретил его радушно. Хозяин и гость обменялись подарками. Эйрик устроил в его честь пир, на который были приглашены все знатные люди Йорка.
