Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии
После множества подвигов, вполне достойных морского короля, Гардрада получил от Магнуса половину Норвегии, по смерти же последнего все королевство перешло к нему в руки.
На севере не бывало до сих пор такого умного и богатого, смелого и могучего короля. К нему-то и явился Тостиг с предложением овладеть английской короной.
В один из прекраснейших северных вечеров, когда зима начинала уже уступать место ранней весне, два человека сидели под грубым навесом, сложенным из неотесанных бревен, наподобие тех навесов, которые встречаются еще и теперь в Швейцарии и в Тироле. Этот навес был построен над задней дверью, прорубленной в конце длинного низкого здания. Этот выход был сделан для того, чтобы сходить прямо к морю, потому что скала, на которой возвышался дом, стояла у самой воды и на ней были высечены ступени, которые вели к берегу. В этом месте образовался довольно большой залив, опоясанный причудливой грядой остроконечных утесов, здесь же стояло на якоре семь военных кораблей, и их богато позолоченные носы сияли, озаренные взошедшей луной.
Дом на горе был дворцом Гардрады Норвежского. Настоящими же дворцами его были, в сущности, палубы боевых кораблей.
Сквозь оконные решетки деревянного дома был виден слабый огонь; над крышей вился дым, а из комнаты, находившейся с другой стороны дома, доносились звуки шумного пира.
Глубокая тишина и спокойное небо, усыпанное яркими звездами, противоречили буйному человеческому ликованию. Северная ночь была почти так же светла, как полдень знойного юга, но гораздо величественнее в своем безмятежном покое.
На столе под деревянным навесом стояла большая чаша, украшенная серебром и наполненная крепким вином. Рядом лежали два рога, вместимость которых соответствовала силе людей этого времени.
Два собеседника не обращали внимания на холод, так как были одеты в меховые одежды.
Это были Гардрада и Тостиг. Первый встал со скамьи, заметно взволнованный и поднялся на скалу, освещенную серебристой луной. В эту минуту он напоминал героев давно минувших дней.
Гарольд Гардрада был довольно высок, выше среднего роста, в пять норвежских локтей[42]. Несмотря на это, в его телосложении не замечалось несоразмерностей и той неуклюжести, которой отличаются люди ненормально высокого роста. У него была, напротив, удивительно пропорциональная фигура, отличавшаяся самой благородной осанкой. Единственный недостаток, замеченный историками, заключался в том, что его кисти и ступни были слишком велики, хоть и красивой формы[43]. Лицо его могло служить образцом красоты скандинавского типа; волосы ниспадали на плечи густыми, шелковистыми волнами; короткая борода и длинные усы, тщательно расчесанные, придавали особое выражение величия и мужества. Одна бровь была несколько выше другой, отчего его улыбка имела оттенок лукавства, что заставляло его казаться особенно суровым в серьезную минуту.
Итак, Гарольд Гардрада стоял и смотрел на бушующее необъятное море, а Тостиг наблюдал за ним молча из-под навеса. Потом он встал и подошел к Гардраде.
— Почему слова мои так взволновали тебя, король? — спросил он его.
— Разве слова должны усыплять человека? — возразил Гарольд.
— Мне нравится такой ответ, — проговорил Тостиг, — мне приятно видеть, как ты любуешься своими кораблями. Да и странно было бы, если бы человек, посвятивший столько лет покорению ничтожного Датского королевства, стал бы вдруг колебаться, когда речь идет о власти над всей Англией.
— А я колеблюсь именно потому, что баловень судьбы не должен испытывать ее терпение. Я выдержал восемнадцать кровопролитных битв в Африке, но нигде еще не потерпел поражения. Ветер не может дуть всегда в одну сторону, а счастье — тот же ветер!
— Стыдись, Гарольд Гардрада, — пылко воскликнул Тостиг, — хороший кормчий приведет корабль в гавань и не поддастся буре; а бесстрашное сердце привлекает счастье. Все твердят, что на севере не было равного тебе; неужели же ты будешь довольствоваться лаврами, завоеванными тобой в годы молодости?
— Тебе не завлечь меня подобными речами, — отвечал король, обладавший проницательным и обширным умом, — докажи мне сначала верность этого предприятия. Правитель должен быть рассудителен, как старец, когда хочет совершить важный шаг!
Тостиг невозмутимо описал ему все слабые стороны родного государства: казну, истощенную безрассудной расточительностью короля Эдуарда; страну, не имеющую никаких укреплений даже в главных пунктах; народ, сильно изнеженный продолжительным миром и настолько привыкший жить под игом северных завоевателей, что при первой победе половина населения стала бы требовать примирения с врагом, как было и с Канутом, которому Эдмунд вынужден был отдать полгосударства.
Тостиг старался преувеличить существовавший в Англии страх перед скандинавами, родство нортумбрийцев и восточных англов с норвежцами. Последнее обстоятельство, по словам графа, хотя и не могло удержать эти племена от сопротивления, но давало надежду при удачном исходе на скорое примирение с чужеземным владычеством.
Наконец ему удалось увлечь короля замечанием, что герцог Норманнский непременно постарается захватить эту богатую добычу, если только Гарольд не опередит его.
Эти доводы Тостига и собственное честолюбие убедили Гардраду, и, когда граф замолк, король посмотрел на военные корабли и произнес решительно:
— Довольно! Ты сумел разрешить все мои сомнения: морские кони поскачут по волнам!
Глава VII
С тех пор, как скипетр перешел в руки Гарольда, новый король Англии еще больше увеличил народную любовь. Он был милостив, щедр и всегда справедлив. Гарольд частью отменил, частью облегчил обременительные подати и налоги, введенные его предшественниками и увеличил жалованье своим слугам и ратникам.
Принимая во внимание все эти деяния, засвидетельствованные летописцами, мы должны заключить, что Гарольд был разумным, деятельным правителем и старался утвердиться на трех главных китах королевского трона: сочувствии духовенства, враждовавшего с его отцом Годвином, любви народа и военном могуществе своего государства, о котором совсем не думал и не заботился Эдуард Исповедник.
Гарольд оказывал молодому Этелингу такой почет, каким этот принц никогда прежде не пользовался. Он окружил его королевской роскошью и наделил богатыми поместьями, старался возвысить его в нравственном отношении и уничтожить последствия его дурного воспитания: возвышенная душа Гарольда была чужда низкого чувства зависти. Он поощрял иностранных купцов, давая им разные привилегии, и позволил норманнам мирно владеть своим имуществом, приобретенным в Англии. «Одним словом, — пишет летописец, — еще не было правителя умнее Гарольда, бесстрашнее в сражении, сведущее в законодательстве, более совершенного во всех отношениях!»
