Константин Бадигин - Корсары Ивана Грозного
Бояре зашептались. Наконец царь Иван решился. Он сделал шаг к высокой, русоволосой и красивой Марфе Собакиной и, чуть склонив голову, подал ей кольцо и платок. Ее тяжелая красота затмила остальных. Царская невеста пошатнулась. Ее поддержали и повели. Вокруг все кланялись и поздравляли с высокой честью. Теперь она стала царевной, и все должно пойти по заведенному с давних времен порядку.
Но царь не уходил и не отпускал стоявших у стены девушек.
Он снова подошел к ним и, позвав боярина Мстиславского, сказал:
— Вот эту я выбрал для сына Ивана… Ты чья?
— Евдокия, дочь Сабурова, — едва шевеля языком, отозвалась девушка.
Ей неожиданно повезло. Быть женой царевича, молодого статного юноши, куда приятнее, чем быть царицей и жить с беззубым стариком.
В доме, где разместилась семья царской невесты Марфы Собакиной, сегодня был праздник. Гости все свои, родственники. Только вот с братом Калистом пришел кто-то незнакомый, назвался Федором Сабуровым, будто родственником невесты царевича.
Шутка ли сказать: дочь Марфа скоро станет русской царицей! Есть от чего закружиться голове. Вчера царь пожаловал в бояре отца Марфы, Василия Степановича Большого, дядю Марфы, Василия Степановича Меньшого, — в окольничие, а двоюродного братца Марфы — в кравчие. Тверской род Собакиных был из старого дворянского рода Нагих-Собакиных. Собакины ничем не выдавались, по службе бывали в писцах и изредка в воеводах.
И вот теперь они — царская родня. Сколько возможностей им открыла Марфа!
Отец, Василий Степанович Большой, третий раз пил про свою дочь и много раз про великого государя Ивана. Он сильно охмелел и плохо ворочал языком.
— Все хорошо, — говорил Собакин Большой, — от опричников бы только избавиться. Буду слезно дщерь свою молить, пусть она царю и великому государю слово свое замолвит. Она у меня с норовом, что захочет, то и станется. Скажет, опричнине не бывать, — заплетался пьяный Собакин, — и царь так и сделает. А мы все ей поможем, нам любить опричнину не за что.
Опять пили за здоровье Марфы и за великого государя.
Под конец все изрядно опьянели и повалились спать, кому где пришлось.
Тот, кто назвался Федором Сабуровым, вскочив на стоявшего у привязи вороного коня, помчался в Слободу, прямо к дому Малюты Скуратова.
Глава тридцать первая. «И ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ ЯД, И ЯД ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО…»
В ожидании свадьбы царь был скромен и не проливал крови. И дышалось ему легче, и сил прибавилось. Почувствовав себя молодоженом, он снова стал париться в бане. Ходил он туда вместе с Борисом Годуновым. Борис был недавно пожалован из рынд в царские мыльники и получал пятьдесят рублей в год. Никто не мог так усладить в парильне березовым веником, как он.
Сегодня был постный день, и царю подали на обед только рыбное. Иван Васильевич попробовал стерляжьей ухи, съел пирог с палтусом и принялся за отварного осетра. Обедал он в маленькой комнате вместе с князем Никитой Одоевским и князем Василием Ивановичем Шуйским. Настроение у царя было превосходное, он шутил, много смеялся.
Похвалив осетра, вытер полотенцем губы, отпил глоток вина. Он еще держал кубок в руках, когда в дверях показался бледный перепуганный лекарь.
— Ваше величество, — кланяясь, сказал Бомелий, — с нерадостной вестью я пришел…
Царь Иван поднял на него тусклые, впалые глаза.
— Царевна Марфа нездорова, ваше величество.
— Что с ней? — спросил царь, не чувствуя еще ничего плохого. — Угорела, наверно?
— Ваше царское величество, я не могу сказать наверное, но… но…
— Не тяни!
— Ваше величество, я думаю… есть основания считать, что царевна отравлена.
— Опоили?! — Царь поперхнулся, вскочил с кресла. — Не верю! Кто это может здесь, в опричнине! А другой никто без моего позволения не смеет войти во дворец!
— Ваше величество, — Бомелий с мольбой скрестил на груди руки, — я… я принял все меры, может быть, удастся спасти…
Царь нащупал рукой сиденье. Сел.
— Малюту… — приказал он стоявшему около него Годунову. — Пусть не медлит.
Пока не пришел Скуратов, никто не проронил ни слова.
— Как ты мог допустить, где были твои люди? — напустился царь на запыхавшегося Малюту.
— Что случилось, великий государь? — Скуратов бросил быстрый взгляд на лекаря. Пожалуй, первый раз за многие годы он по-настоящему испугался.
— Мою невесту Марфу опоили! — И царь отвесил пощечину своему любимцу.
Малюта упал на колени и поцеловал ударившую его руку.
— Не гневайся на меня, великий государь… — Голос Скуратова дрожал. — Если с Марфой Васильевной что неладно, я найду виноватого. Найду, не уйдет…
Иван Васильевич постепенно осознавал случившееся. Отравили невесту! Его невеста Марфа Васильевна может умереть! В глубине его души вздымалась ярость. Но он заставил себя побороть ее.
— Пойдем, Бомелий, со мной, я хочу видеть царевну… И ты, Григорий…
Сам распахнув дверь в опочивальню Марфы, негромко сказал:
— Вон отсюда, все вон!
Боярыни, теремные девушки-прислужницы, обступившие постель царевны, в испуге кинулись к выходу. Царь каждую проводил тяжелым взглядом.
Осталась только боярыня-мамка Ульяна Сабурова.
Царь неровными шагами подошел к изголовью и увидел бледное, вровень с наволочкой, лицо и неестественно расширенные глаза невесты.
Всего десять дней прошло с тех пор, как он выбрал ее из тысяч, молодую, пышущую здоровьем. А сейчас…
В глазах царевны Марфы стояли слезы.
— Спаси меня, великий государь, спаси меня! Я жить хочу!
Ивана Васильевича потрясли эти простые слова. До сих пор он никого не спасал, а только губил. А теперь его молодая невеста верит, что он всемогущ в жизни, ее государь…
Царь уже поверил, что Марфу отравили. Желание спасти ее было настолько велико, что припадок бешенства, которого всегда все так боялись, не наступил.
Царь обернулся к Бомелию.
— Не вылечишь царевну — сожгу живого. Посажу в клетку и сожгу, — сказал он без гнева. — А ты, — кивнул Малюте, — всех, кто был около Марфы, бери в пытошную. Вечером я сам к тебе прибуду. Пытать, пока не найдем злодея! А этого — напоследок. — Он посмотрел на лекаря.
— Ваше величество, — опомнился трясущийся Бомелий, — я прошу разрешения остаться у царевны. Лечить надо, не откладывая минуты… А вас, ваше величество, прошу выпить две ложки снадобья, что я вам приготовил вчера… Теплой воды сюда и много молока, — распорядился лекарь. Он понял, что от жизни Марфы Собакиной зависит его жизнь.
— Лечи, — пересиливая себя, сказал царь. — И вылечи!
