Александр Старшинов - Центурион Траяна
Сейчас за столом Таура приглашенных не было. Время трапезы еще не наступило, окно в восточной стене было открыто, и первые лучи солнца золотили почерневшие от времени бревна. Накануне, когда Сабиней пожаловал в крепость, Таур не спросил приемного сына ни о чем. Но по его мрачному молчанию Сабиней сразу понял, дяде все известно – и о поражении в Малой Скифии, и о том, что опять обе армии Траяна переправились на северный берег Данубия-Истра и движутся вглубь дакийских земель, зажимая Децебала в клещи.
– Что делать-то будешь? – спросил Таур.
– Что должен.
– Не делаешь, что должен, – отрезал командир Красной скалы.
– Мы едва не захватили Мезию… Бастарны и роксоланы пришли, как обещали. Но и Траян пришел… слишком быстро.
– Траян пришел? Значит, Драчун до него не добрался…
– Выходит, что так. Или не захотел. Я никогда не верил, что он в самом деле готов был убить Траяна, – заявил Сабиней.
Таур покачал головой. Драчуна он знал. Перебежчик ненавидел Домициана люто. После того как его сестру, еще почти девочку, подручные Домициана отвезли к императору на потеху. В те дни после вторжения даков в римские земли принцепс лично прибыл на Данубий – руководить военными действиями. Пока Корнелий Фуск очищал римские земли от варварских шаек, Домициан сидел в Наиссе и устраивал «постельные схватки» с самыми красивыми женщинами провинции. С тех пор для Драчуна любой римский император был – враг. Вот только добраться до Траяна – дело сложное…
– А где хвастун Эпикрат? – спросил Таур. – Он же клялся, что за десять дней поднимет всю провинцию.
– Он и поднял. А потом погиб. Отправился к Замолксису.
– Нужен он Замолксису! К тому же он греческим богам поклонялся, как и его дед. Говорил я: не надо посылать этого брехуна! Ничего у него не получится. Отправить его надо было в Баниту,[167] укрепления на северном склоне достраивать. Там нужен хороший архитектор. А он ответил: пошлите туда деда. Острослов греческий! Старик давно выжил из ума.
– Старый Эпикрат все еще жив?
– Что ему сделается? О нем вообще смерть забыла. Сидит себе в поселке близ Костешти да чушь молотит. Все у него вчера да вчера, сорок зим миновало, а он все – вчера…
– Он точно в Костешти? – насторожился Сабиней.
– Что с того? С ним же эта дура Крита да ее сынок Казина. Старик не пропадет.
– Ты не понимаешь? – Сабиней затряс головой. – Они же бросят старика в поселке, а сами уйдут в крепость. Они не потянут деда за собой, он же почти не ходит.
– Что ж, жаль старика. Римляне его убьют.
– А если не убьют?
– От него же никакого прока.
– Ой ли? Я разговаривал с ним прошлым летом. Старик слеп. Но про башни и стены болтает все верно.
Таур и сам теперь понял, в чем опасность.
– Я должен отправиться туда, – заявил Сабиней.
– В Костешти?
– Ну да. Если боги мне помогут, попаду туда прежде римлян. Уведу старика в крепость… А если нет…
Сабиней не стал досказывать, что сделает, если римляне его опередят. А Таур не стал спрашивать.
– Остался бы здесь, – сказал Таур, помолчав. – Мне нужны люди на Красной скале.
– Если Костешти и Блидару падут, путь на Сармизегетузу будет открыт. Фетеле-Альбе[168] столицу не защитит.
– Я велю собрать тебе вещи и еду в дорогу, – вздохнул Таур. – Опасайся Бицилиса. Ему не по нраву, что Децебал приблизил к себе длинноволосых – простых людей, таких как мы. Все эти знатные, носящие шапки, воображают, что только они знают, как оборонить крепости и побеждать римлян. Меня Бицилис ненавидит особо – где ж это видано, чтобы длинноволосый командовал крепостью.
– Не бойся, мне никто не страшен – ни Бицилис, ни римляне… – усмехнулся Сабиней. И вдруг оскалился, будто хотел укусить. – Если что – перекинусь волком и уйду от любой погони.
– Не боишься остаться волком навсегда?
– Было бы неплохо…
После ухода Сабинея Таур поднялся на башню, долго вглядывался в покрытые лесами хребты. Плыли по небу облака, скользили по зеленым холмам синие тени. Ощущение грядущей утраты не покидало его все последние дни. Римляне придут и отнимут у Децебала его царство. Мужчины погибнут, женщины станут рабынями. Они будут рожать – но уже не даков, а римлян. В этих горах поселится другой народ. Но так же будут плыть облака над покрытыми лесом холмами, звенеть водопады и всходить над горными хребтами серебряный лик Мендис-Луны.
* * *Долина реки Бистры
Траян шел в долину реки Бистры знакомым путем. В тот раз не надо ему было штурмовать крепости – его встречали оставленные зимовать в Дакии гарнизоны. Однако долина реки Бистры по-прежнему таила опасность. Во второй раз стояли Траян и его армия на этих берегах. Только тогда уже начиналась осень – и в темной зелени елей пылали, увядая, рябины, золотился орешник, а то и вовсе лиловым или сиреневым окрашивались умирающие листья деревьев. Сейчас же был самый полдень лета – сочная синева небес, светлая зелень буков, обмелевшая Бистра, которую можно было перейти вброд, берега обнажились, открывая широкую дорогу вверх по течению, в долину Стрея. Разведчики, дойдя до крепости, вернулись, сообщив, что варвары за зиму сильно укрепили Тапае, и выше по течению стоит армия даков. Скорее всего, армия Децебала невелика и в любой момент может уйти в крепость.
Траян велел переправляться через Тибуск. Что-то в происходящем настораживало императора. Даки умеют ловко устраивать засады в горах. Армия впереди? Но, возможно, на склонах затаились ополченцы, готовые сбросить на головы римлянам камни и осыпать стрелами. Сам Траян перешел реку с когортами Четвертого легиона. Даков не было видно. Траян приказал двигаться вверх по течению. Но отправил вперед лишь когорту ауксиллариев и несколько центурий легионеров.
Никто не понял поначалу, что за грохот накатывает сверху. И лишь когда на реке появился пенный вал, солдаты кинулись кто куда: одни – на кручи, цепляясь за деревья и друг за друга, другие назад – сминая товарищей. Идущим впереди не удалось спастись – бежать было некуда, во многих местах склоны были слишком круты, чтобы можно было почти мгновенно взобраться на уступы. Сверху, гудя и ярясь, несся безумный поток, волоча за собой бревна, ветви и камни. Огромные деревья река швыряла, играючи, как тонкие веточки. Лишь половине авангарда посчастливилось ускользнуть и вскарабкаться на крутые утесы. Траян, на счастье, вместе со штабом расположился на небольшом плато. Окаменев, они смотрели, как бревна, ударяясь одно о другое, сметали ауксиллариев и легионеров и, пережевывая, волокли в Тибуск изуродованные тела. Будь подле императора Адриан, он бы непременно вспомнил подходящую цитату из XXI песни «Илиады» про то, как река, «клокоча и высоко бушуя», швырялась «пеной, кровью и трупами мертвых». Но Адриана рядом не было, и никто ничего не цитировал. Лишь Траян крикнул запоздалое: «Подайте знак!» Но трубачи и так уже надрывались, предупреждая об опасности. Видимо, где-то выше по течению даки устроили искусственную запань, а теперь разрушили ее и напустили на римлян реку. Сделай варвары это чуть позже, Траян лишился бы на Бистре практически всей армии. Но император, предчувствуя ловушку, не торопился вести войска вверх по течению. Часть армии осталась на другом берегу Тибуска, основные же силы, хотя и переправились, стояли все еще в устье Бистры, на левом ее берегу, поэтому поток, уничтоживший авангард, их почти не затронул. Но все равно потери оказались велики. Больше всего римлян ошеломила внезапность ловушки и то, что отличные, испытанные в боях воины погибли не в битве, а под напором тупой стихии.
