Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— Знакомьтесь, мой адъютант майор Шульц. А это наш гость, барон фон Гольдринг, — представил он офицеров друг другу.
Удивление и страх прочёл Генрих на лице майора, когда повернулся к нему и поздоровался.
— Майора Шульца, герр генерал, я знаю давно. Мы с ним друзья. Ведь так, герр Шульц?
— Совершенно верно.
— Тогда поужинаем сегодня втроём и устроим вечер воспоминаний о Восточном фронте.
— Мои воспоминания бледнеют перед тем, что может рассказать герр обер-лейтенант фон Гольдринг! Ведь он долгие годы жил в России и знает эту страну.
— Вы и в России жили, барон? — заинтересовался генерал. — Тогда я с ещё большим нетерпением буду ждать вечера. Я ухожу, вы, Шульц, целый день свободны. Надеюсь, вы развлечёте нашего гостя и позаботитесь, чтобы он не соскучился до вечера. Если будет нужно, можете рассчитывать на мою личною машину, я еду на штабной.
Генрих и Шульц вышли из кабинета генерала.
— Зайдёмте ко мне, — предложил Шульц указывая на дверь напротив кабинета генерала.
Усевшись друг против друга, Шульц и Гольдринг долго молчали.
— Кажется, герр Шульц, вас не очень радует наша встреча? — первым прервал молчание Генрих. — А удивлённый взгляд, каким вы меня встретили в кабинете вашего начальника, говорит о том, что вы надеялись встретить меня разве только на том свете.
— Не понимаю вас, фон Гольдринг.
— Вы, майор Шульц, долгое время работали в разведке и знаете, что донос на кого-либо, как правило, заканчивается проверкой гестапо, а оттуда мало кто возвращается на свет божий. Итак, вы надеялись, что я уже покойник и, верно, молились за упокой моей души?
— Вы, как и раньше, говорите загадками, барон.
— Ошибаетесь, я совсем не склонен играть с вами в прятки Шульц. Вы порушили слово офицера, наш уговор на Восточном фронте. Я приехал сказать вам, что тоже нарушу своё обещание и эту фотографию генерала Даниеля… Вы узнаёте её? — немедленно передам куда следует.
— Я не нарушал договора! — глухо произнёс Шульц.
— А донос из Монтефлера в гестапо Сен-Реми кто писал? А донос в штаб корпуса в Лионе? — наугад прибавил Гольдринг. — Думаете, я не знаю? Я сам попросил командира нашей дивизии направить меня сюда, чтобы иметь возможность увидеть майора Шульца перед тем, как отправить его в гестапо. Согласитесь, это лишь совсем незначительная компенсация за те, правда, небольшие неприятности, которые я имел из-за вас… Но теперь они обернутся против вас. Ведь каждому ребёнку ясно, вы всё время стремились ликвидировать меня, чтобы замести следы своих собственных преступлений.
— Чего вы от меня хотите? — прохрипел Шульц, глаза его налились кровью, лицо пошло пятнами.
— От вас лично ничего! Пусть о вашей дальнейшей судьбе позаботится гестапо.
Шульц молчал. Согнувшись, приподняв плечи, пальцами рук вцепившись в колени, он напоминал зверя, готового прыгнуть на свою жертву, но зверя, рассчитывающего, хватит ли у него сил, чтобы победить.
— Кажется, всё ясно. Не смею больше надоедать вам, герр Шульц.
Генрих поднялся и направился к двери.
— Гольдринг! — вскочив на ноги, крикнул Шульц.
Он стоял, заложив руки в карманы, насупившийся, злой.
— Вы что-то хотите мне сказать, майор?
— Я хочу предупредить, прежде чем я попаду в гестапо, ваша душа будет в аду! — голос Шульца был хриплым, словно после многодневного перепоя.
Гольдринг быстро приблизился к майору. Тот сунул пистолет в карман, но Генрих это заметил. Он схватил Шульца выше локтей обеими руками, с неожиданной силой поднял его и швырнул в кресло.
— Вы помните, Шульц, о нашем соревновании в стрельбе в тот день, когда вы подарили мне эту фотографию? Или вы хотите снова посоревноваться в меткости и быстроте?
— Сколько вы хотите за фото, Гольдринг?
— Остолоп! Я достаточно богат, чтобы купить вас со всеми вашими потрохами, а вы спрашиваете, сколько я хочу. Когда немецкий офицер нарушает слово чести, он смывает его собственной кровью! Но у вас, как у всякого труса, не хватит для этого мужества! Поэтому я считаю своим долгом, и, честно говоря, приятным долгом, помочь вам это сделать в присутствии работников гестапо. Они сумеют узнать о причинах вашего увлечения фотографией.
— Я с тех пор не занимаюсь фотографией.
Генрих засмеялся.
— И это снова говорит против вас, Шульц. Выходит, вы так дорого продали большевикам негатив плана операции «Железный кулак», что больше не нуждаетесь в деньгах. А напрасно! Вы, Шульц, могли бы здорово заработать у англичан и американцев. Они, наверно, не плохо заплатили бы вам за фотоплёнку Атлантического вала, хотя бы того участка, на котором расположена ваша дивизия. Уверяю, какой-либо десяток тысяч долларов вы бы получили. Или, может быть, у вас есть значительно больше? Я ведь плохо разбираюсь в ценах на шпионские информации и фотографии. Скажем, вот у вас висит карта… — Генрих подошёл к шторке, закрывавшей карту, и раздвинул её. — Что это? А-а, план минных полей. Ну, за это вы могли бы получить не так уже много. Это чепуха… Но у адъютанта командира дивизии на Атлантическом валу есть вещи более интересные, чем карты минных полей.
Шульц подошёл к карте и задёрнул шторку.
— Гольдринг, клянусь честью офицера, что ни одним словом не напомню вам о своём существовании.
— Слово офицера? А оно есть у вас? Ведь вы же давали мне его там, в Белоруссии?
— Я боялся.
— А у вас были какие-либо основания думать, что я нарушу уговор?
Шульц не ответил.
— Вы его нарушили, вы и должны за это отвечать.
— Гольдринг! Умоляю вас, ну, всё, что хотите!
— А мне ничего от вас не надо. Все сведения о вооружении для меня готовит начальник штаба. Завтра я попрошу у командира дивизии пропуск, объеду участок, и задание моё будет выполнено. Чем же вы можете мне помочь?
— Вас могут не пустить на укреплённые пункты.
— Ну и чёрт с ними! Они меня мало интересуют. Скажу своему генералу, что не пустили. И все.
— Я достану вам пропуск, дам вам карту минных полей, подготовлю все нужные документы. Вы можете поехать в Сен-Назер, я дам вам адрес, где можно развлечься, а я тем временем всё сделаю для вас.
— И вот такими мелочами вы хотите купить моё молчание, Шульц?
— Гольдринг! Герр фон Гольдринг! Я знаю, что это не то, что может вас удовлетворить, не клянусь: я больше нигде никогда не обмолвлюсь о вас! Клянусь, ваши подозрения не имеют ни малейшего основания, ваша совесть может быть совершенно спокойна. Это фото просто фатальное совпадение обстоятельств. И я смогу доказать, что я ни в чём не повинен. Но одно то, что меня возьмут в гестапо, испортит всю мою карьеру.
