Александр Дюма - Двадцать лет спустя. Часть 1

— Монсеньер мог бы расспросить пленного испанца, — ответил Рауль, покраснев.

— Вы захватили испанца? — вскричал принц.

— Вы захватили испанца? — вскричал принц.

— Да, монсеньер.

— В самом деле, — произнес де Гиш, — я и забыл про него.

— Это вполне понятно, граф, ведь вы и захватили его в плен, — произнес Рауль, улыбаясь.

При этих лестных для его сына словах старый маршал оглянулся на виконта с благодарностью, между тем как принц воскликнул:

— Молодой человек прав, пусть приведут пленного!

Затем он отвел де Гиша в сторону и расспросил, каким образом был захвачен испанец, а также — кто этот молодой человек.

— Виконт, — сказал он, обращаясь к Раулю, — оказывается, у вас есть письмо ко мне от моей сестры, герцогини де Лонгвиль, но я вижу, что вы предпочли зарекомендовать себя сами, дав мне хороший совет.

— Монсеньер, — ответил Рауль, снова краснея, — я не хотел прерывать важного разговора вашего высочества с графом. Вот письмо.

— Хорошо, — сказал принц, — вы отдадите мне его после. Пленный здесь; займемся наиболее спешным.

Действительно, привели пленного. Это был один из водившихся еще в то время наемников, которые продавали свою кровь всем, желавшим ее купить, и вся жизнь которых проходила в плутовстве и грабежах.

С того момента, как он был взят в плен, он не произнес ни одного слова, так что захватившие его даже не знали, к какой нации он принадлежит.

Принц посмотрел на него с чрезвычайным недоверием.

— Какой ты нации? — спросил он.

Пленный произнес несколько слов на иностранном языке.

— Ага! Он, кажется, испанец. Говорите вы по-испански, Граммон?

— По правде сказать, монсеньер, очень плохо.

— А я совсем не говорю, — со смехом сказал принц. — Господа, — прибавил он, обращаясь к окружающим, — не найдется ли между вами кто-нибудь, кто говорил бы по-испански и согласился быть переводчиком?

— Я, монсеньер, — ответил Рауль.

— А, вы говорите по-испански?

— Я думаю, достаточно для того, чтобы исполнить приказание вашего высочества в настоящем случае.

Все это время пленный стоял с самым равнодушным и невозмутимым видом, словно вовсе не понимал, о чем идет речь.

— Монсеньер спрашивает вас, какой вы нации, — произнес молодой человек на чистейшем кастильском наречии.

— Ich bin ein Deutscher[17], — отвечал пленный.

— Что он бормочет? — воскликнул принц. — Что это еще за новая тарабарщина?

— Он говорит, что он немец, монсеньер, — отвечал Рауль. — Но я в этом сомневаюсь, так как акцент у него плохой и произношение неправильное.

— Значит, вы говорите и по-немецки? — спросил принц.

— Да, монсеньер, — отвечал Рауль.

— Достаточно, чтобы допросить его на этом языке?

— Да, монсеньер.

— Допросите его в таком случае.

Рауль начал допрос, который только подтвердил его предположение.

Пленный не понимал или делал вид, что не понимает вопросов Рауля, а Рауль тоже плохо понимал его ответы, представлявшие какую-то смесь фламандского и эльзасского наречий. Тем не менее, несмотря на все усилия пленного увернуться от настоящего допроса, Рауль понял наконец по его произношению, к какой нации он принадлежит.

— Non siete spagnuolo, — сказал он, — non siete tedesco, siete italiano[18].

Пленный вздрогнул и закусил губу.

— Ага, это и я понимаю отлично, — сказал принц Конде, — и раз он итальянец, то я буду продолжать допрос сам. Благодарю вас, виконт, — продолжал он, смеясь, — отныне я назначаю вас своим переводчиком.

Но пленник был так же мало расположен отвечать на итальянском языке, как и на других. Он хотел одного — увернуться от вопросов и потому делал вид, что не знает ничего: ни численности неприятеля, ни имени командующего, ни направления, в котором движется армия.

— Хорошо, — сказал принц, который понял причину этого поведения. — Этот человек был схвачен во время грабежа и убийства. Он мог бы спасти свою жизнь, если бы отвечал на вопросы, но он не хочет говорить. Увести его и расстрелять.

Пленник побледнел. Два солдата, сопровождавшие его, взяли его под руки и повели к двери, между тем как принц обратился к маршалу де Граммону и, казалось, уже забыл о данном им приказании.

Дойдя до порога, пленник остановился. Солдаты, знавшие только данный им приказ, хотели силой вести его дальше.

— Одну минуту, — сказал вдруг пленный по-французски, — я готов отвечать, монсеньер.

— Ага! — воскликнул принц, рассмеявшись. — Я знал, что этим кончится. Мне известен отличный способ развязывать языки. Молодые люди, воспользуйтесь им, когда сами будете командовать.

— Но при условии, — продолжал пленный, — чтобы ваше высочество обещали даровать мне жизнь.

— Честное слово дворянина, — сказал принц.

— В таком случае спрашивайте меня, монсеньер.

— Где армия перешла Лис?

— Между Сен-Венаном и Эром.

— Кто командует армией?

— Граф Фуонсальданья, генерал Век и сам эрцгерцог.

— Какова ее численность?

— Восемнадцать тысяч человек при тридцати шести орудиях.

— Куда она идет?

— На Ланс.

— Вы видите, господа? — воскликнул принц с торжествующим видом, обращаясь к маршалу де Граммону и другим офицерам.

— Да, монсеньер, — сказал маршал, — вы угадали все, что только может угадать человеческий ум.

— Призовите Ле Плеси, Бельевра, Вилькье и д’Эрлака, — сказал принц. — Соберите войска, находящиеся по эту сторону Лиса, и пусть они будут готовы выступить сегодня ночью: завтра, по всей вероятности, мы нападем на неприятеля.

— Но, монсеньер, — заметил маршал де Граммон, — подумайте о том, что если мы даже соберем все наши наличные силы, то у нас будет едва тринадцать тысяч человек.

— Господин маршал, — возразил принц, бросая на де Граммона особенный, ему одному свойственный взгляд, — малыми армиями выигрываются большие сражения.

Затем он обернулся к пленному.

— Увести этого человека и не спускать с него глаз. Его жизнь зависит от тех сведении, которые он нам сообщил; если они верны, он получит свободу; если же нет, он будет расстрелян.

Пленного увели.

— Граф де Гиш, — продолжал принц, — вы давно не виделись с вашим отцом. Останьтесь при нем. А вы, — обратился он к Раулю, — если не очень устали, то следуйте за мной.

— Хоть на край света, монсеньер! — пылко воскликнул Рауль, успевший уже проникнуться восхищением к этому молодому полководцу, казавшемуся ему столь достойным своей славы.

Принц улыбнулся. Он презирал лесть, но очень ценил горячность.